2 июня, 2009

Военная реформа Анатолия Сердюкова как победа здравого смысла

Сам министр обороны России Анатолий Сердюков слово «реформа» никогда и нигде не употреблял. 16 апреля 2008 г. в Костроме в Академии радиационной, химической и бактериологической защиты, где обсуждался вопрос о реформе военного образования, министру обороны был задан вопрос: «А как дела с военной реформой?». Анатолий Сердюков ответил: «Да о чем вы говорите? Какая реформа? Дайте хоть немного разобраться с тем, с чем мне приходится иметь дело каждый день». Однако организационно-штатные мероприятия в российской армии, начавшиеся в конце 2008 г., похоже, можно смело ставить по размаху и значению в один ряд с преобразованиями Дмитрия Милютина в XIX веке.

14 октября 2008 г. Анатолий Сердюков огласил порядок действий военного ведомства по формированию нового облика Вооруженных Сил, конфигурация которого одобрена президентом Дмитрием Медведевым 11 сентября 2008 г.

Участники круглого стола. Докладчик – Виталий Васильевич Шлыков – основатель и член Совета по внешней и оборонной политике, председатель Комиссии Общественного Совета при Минобороны России по политике безопасности и экспертизе военного законодательства
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Как представляется, Анатолий Сердюков руководствовался прежде всего здравым смыслом. Для начала отмечу – не имея гражданского министра обороны, проводить военную реформу в условиях нового (еще во многом формирующегося) государства, абсолютно нереально. Военные во главе своего ведомства все будут делать, исходя из собственных корпоративных интересов. И это их совершенно естественная черта.

Четыре (или пять) попыток за последние двадцать лет военных реформ (если их так можно назвать), были мероприятиями, которые проводили те или иные лица в форме (или с формой в шкафу). Они решали (или, скорее, пытались решать) задачи в силу своих сложившихся взглядов, привычек, убеждений.

Последний Министр обороны СССР Евгений Шапошников, будучи авиатором, был явно не равнодушен к Военно-воздушным силам. Павел Грачев (выходец из Воздушно-десантных войск) поначалу пытался формировать мобильные силы (потом даже он отказался от этой идее в виду ее явной нереальности). Игорь Родионов, как общевойсковой генерал, естественно, желал развивать и укреплять силы общего назначения. А первый российский маршал Игорь Сергеев (будучи стратегическим ракетчиком), естественно, укреплял прежде всего Ракетные войска стратегического назначения. И немалого, надо отметить, в этом достиг, успешно переверстывая военный бюджет в пользу РВСН (причем откровенно в ущерб остальным видам Вооруженных Сил и родам войск).

Разумеется, последнее происходило на фоне постоянных скандалов с общевойсковым руководством Генерального штаба, выразителем интересов которого в тот период времени был генерал армии Анатолий Квашнин.

В этой связи вспоминаются слова президента США Франклина Рузвельта: «Если бы американские армия, ВВС и ВМС так воевали с немцами, как они воюют друг с другом, мы бы давно уже выиграли войну». И ничего с этим не поделаешь (многое у военных зашито просто на генетическом уровне).

Участники круглого стола. Рамиль Абдулахатович Аляутдинов – член Общественного Совета при Минобороны России, имам-хатыб при резиденции Центрального духовного управления мусульман России в Москве
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Пока во главе военного ведомства не появится человек, невыросший в военной среде и не имеющий своих укоренившихся привычек, реальное движение вперед по пути создания действительно современной армии, на мой взгляд, не представляется возможным. Иными словами, единственныйспособ борьбы с разного рода предпочтениями и видовыми пристрастиями – гражданский министр обороны (естественно, наделенный соответствующими полномочиями).

Участники круглого стола. Аарон Юрьевич Гуревич – член Общественного Совета при Минобороны России, председатель отдела Федерации еврейских общин России по взаимодействию с Вооруженными Силами, МЧС и правоохранительными учреждениями
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Вынужден сделать небольшое отступление. В 1990-е гг. было большое увлечение идеями так называемой профессиональной армии. При этом, надо прямо сказать, осуществлялась явная подмена смыслов и терминов (с умыслом или без умысла – трудно сказать). В частности, есть комплектование армии по призыву. Есть комплектование по контракту. А профессионализм, по большому счету, это достигнутый теми или иными вооруженными силами уровень боевой и оперативной подготовки.

К слову говоря, армия Древнего Рима, вдребезги разбившая всех своих противников, комплектовалась по призыву. Одна из самых боеспособных современных армий – израильская – практически милиционная. Т. е. боеспособность армии заключается далеко не в том, какой принцип комплектования в ней применяется. Рим, к слову говоря, погиб вскоре после того, как перешел на комплектование своей армии наемниками.

На мой взгляд, нужен прежде всего профессиональный офицерский корпус, подкрепленный опять же кадровым профессиональным сержантским составом. И тогда любая армия будет хорошей при любой форме призыва. Если не выполняются эти два условия, никакие игры вокруг военной реформы ничего, кроме хаоса и имитации бурной деятельности, не создадут.

Убежден, что до тех пор, пока на все ключевые посты нашего Министерства обороны (за исключением связанных с непосредственным руководством войсками) не будут назначены гражданские лица с реальной должностной властью, никакая серьезная военная реформа в России не состоится. Рассчитывать на иное – надо обладать или большим оптимизмом, или большой наивностью.

Много общаясь с высшим руководящим составом отечественных Вооруженных Сил в 1990-е гг., имел немало поводов убедиться, что представление у многих российских военачальников о вооруженных силах других стран, мягко говоря, диковатые. Обвинять их в этом, наверное, было нельзя. По существу, целое столетие отечественные Вооруженные Силы находились в изоляции от армий остального мира. Никто не считал особенно нужным изучать другие военные культуры, другие армии.

И сегодня сложилась такая ситуация, что, к примеру, почти невозможно перевести американские (и не только американские) военные уставы и документы на русский язык так, чтобы они при этом не утратили почти полностью всякий смысл.

Понятия и термины совершенно другие. В частности, вопрос «У вас армия профессиональная?» американских военных ставит в тупик, если не сказать большего. В замешательстве они начинают отвечать: «Мы не понимаем, о чем вы говорите. Мы об этом никогда не думали».

Участники круглого стола. Владимир Николаевич Яковлев – советник Генерального директора ФГУП «Рособоронэкспорт», генерал армии
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Никогда свою армию американцы не называют профессиональной. У них нет этого термина. В любом военном американском словаре не найти слова «профессиональный», кроме как в значении профессиональное военное образование. Иными словами, термин «профессиональный» в США имеет очень четкие границы и значение. У нас же он употребляется совершенно бездумно.

Участники круглого стола. Ольга Анатольевна Божьева – обозреватель, газета «Московский комсомолец»
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Один из атрибутов профессионализма – это этика, служение обществу. Поэтому у нас совершенно дикое представление, что профессионал – это тот, кто служит за деньги. Это прямая противоположность, скажем, западному понятию профессионализма. Профессионал глубоко оскорбляется, если ему кто-то скажет, что он служит за деньги. Он служит своим собственным идеалам, традициям, концепциям. И материальные вопросы имеют для него, бесспорно, второстепенное значение. Американский офицер никогда не был особо высокооплачиваемым, но, тем не менее, в обществе США это весьма уважаемая личность.

Возвращаясь к военной реформе Анатолия Сердюкова (хотя он сам и не считает это реформой), должен сказать, что это как раз реформа, и реформа огромного значения. И в истории Анатолию Сердюкову уже место обеспечено как реформатору (как бы он от этого не открещивался).

По существу, Министр обороны радикально модернизирует структуру Вооруженных Сил, которая существовала до него почти полтора века (результат реформ Дмитрия Милютина 1874 г.). Именно тогда была создана мобилизационная армия российской империи, которую впоследствии перенял и Советский Союз. Она же сохранялась практически неизменной до прихода в военное ведомство Анатолия Сердюкова.

Конечно, хорошо, что впервые в истории у нас гражданский Министр обороны. Но что такое один Министр обороны? Один в поле, как известно, не воин. Теперь очередь за созданием мощного гражданского Министерства обороны. Тут надо особо подчеркнуть, что Министерство обороны и Вооруженные Силы – это разные вещи (у нас это не все понимают). То есть пока Анатолий Сердюков не создаст такое министерство, он будет своеобразной вершиной пирамиды, но без прочного основания.

Приведу один пример. Когда Роберта Макнамару назначили министром обороны США, он быстро убедился, что реальной власти у него нет, потому что нет никакой информации. И правдивую информацию военные ему никогда не дадут. Он в этом быстро разобрался на примере разведки. Роберт Макнамара решил, что ему прежде всего нужно создавать военную разведку, которая подчинялась бы непосредственно министру обороны. Ведь не секрет, все ведомственные разведки неминуемо подлаживаются под мнение вышестоящего руководства (в российском случае – под мнение начальника Генерального штаба) и поэтому становятся чаще всего неэффективными (а иногда и просто вредными).

Министр обороны России Анатолий Сердюков пока еще не создал серьезных гражданских структур в своем ведомстве (не говоря о нескольких гражданских советниках). Это ему еще только предстоит сделать.

Национальные вооруженные силы разных стран мира отличаются огромным разнообразием. Тем не менее, существуют некие общие черты, которые есть во всех современных армиях. И таких черт, присущих всем вооруженным силам, примерно 15-18. И как раз они не присущи современной российской армии. Хорошо это или плохо – если у нас такие радикальные расхождения?

Участники круглого стола. Владимир Яковлевич Потапов – первый заместитель директора ФГУП ВО «Безопасность»
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Самый главный тезис, который вызывает в настоящее время в России наибольшие дебаты – безраздельное сосредоточение функций как административного, так и оперативного управления Вооруженных Сил в руках гражданского министра обороны (что на практике осуществлено в вооруженных силах развитых стран мира). В частности, национальная командная власть в США принадлежит двум лицам – президенту и министру обороны. И все. Никакие другие исполнительные структуры сюда не входят. Потому что на практике будет каша.

Участники круглого стола. Александр Георгиевич Савельев – заведующий отделом стратегических исследований ИМЭМО РАН
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

У нас же предлагалось – давайте административное управление оставим за министром обороны, оперативное – у начальника Генштаба. Однако при этом отметим, что только в России высший штабной орган (Генеральный штаб) наделен функциями прямого управления войсками. Однако нигде в мире этого больше нет.

Или другой вопрос – наличие системы подготовки гражданских кадров. Сейчас где министру обороны брать гражданские кадры, если он решит создавать гражданское министерство обороны? Ясного ответа на этот вопрос, похоже, нет.

Далее. Проблема ОПК. Кто должен отвечать за военную промышленность? На наш взгляд, должно отвечать Министерство обороны. Только Вооруженные Силы по-настоящему заинтересованы в том, чтобы иметь оружие, которое им потребуется. Как это сделать? Это уже другой вопрос. Военная промышленность, нравится это кому-то или не нравится, должна быть бесспорно подчинена и управляться финансовыми, другими организационными формами министром обороны. Но для этого нужно серьезное Министерство обороны с подобными функциями.

Время от времени выдвигается идея сделать министра обороны заместителем председателя правительства. В Академии военных наук, надо отметить, достаточно много горячих сторонников этой идеи. Изрядно вредная идея, по моему мнению. У нас и так система военного управления и роль верховного главнокомандующего как-то не очень проработана. А тут сразу получится двойное подчинение. Позволю себе еще раз повторить – вопросы ОПК – это функция министра обороны, а не министра финансов, не министра промышленности и даже не вице-премьера председателя правительства.

Рассмотрим термин «военная организация». Нигде в мире такого термина (именно в российском значении), разумеется, нет. Везде «военная организация» – это и есть Министерство обороны и Вооруженные Силы. И ничего другого быть не может. Это еще от Фридриха Энгельса идет. И всегда в таком значении и было. Нигде в мире термин «военная организация» не употребляется в российском понимании. Есть общепринятый термин – сектор безопасности государства, куда входит и полиция, и разведка и т. д. Но это отдельный сектор. Он изучается тоже отдельно, как компонент. Эти различия между нами и остальным миром особенно заметны на международных семинарах.

Участники круглого стола. Эдвард Борисович Радюков – советник, Московский Центр адаптации военнослужащих запаса
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Другой вопрос – право на получение воинских званий и ношение военной формы. Во всем мире это прерогатива сугубо вооруженных сил. Однако попробуй у нас снять воинские звания с МВД или ФСБ. Неизвестно, кто с кого в конечном итоге их снимет. Но по большому счету, никто (за исключением Вооруженных Сил) не должен иметь воинские звания и носить военную форму.

Участники круглого стола. Олег Константинович Шведков, председатель Центрального Комитета Общероссийского профессионального союза военнослужащих, член Общественного Совета при Минобороны России
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Однако авторитета у Вооруженных Сил в настоящее время недостаточно даже для того, чтобы поставить офицера ВС даже не выше, а хотя бы особняком от всех остальных так называемых силовых структур (в том числе и в форме, в этике, в поведении). Все это очень важно для военного человека.

Поэтому все силовые структуры, должны, на мой взгляд, быть гражданскими и, естественно, иметь гражданские звания. В том же ФБР США – агент, старший агент и начальник. И все. И никаких генералов.

Очень спорный вопрос (только для нас, надо отметить, спорный) – военная полиция. Спорили, спорили у нас по этому поводу, но дискуссии так и не привели к какому-либо конечному (материальному) результату.

Аналоги российских внутренних войск (жандармерия) во всех странах мира подчинены Министерству обороны. Российский Генштаб неоднократно пытался координировать деятельность ВВ МВД, но к какому-либо осязаемому результату это так и не привело.

Другой вопрос – все кадровые офицеры развитых стран мира получают профессиональное военное образование, фундаментом которого является высшее либеральное образование. А собственно военные знания являются надстройкой. Это к вопросу о военном профессионализме.

И еще один вопрос. Юристы, финансисты и журналисты должны быть гражданские люди. И не только потому, что это удобно, дешевле и т. д., а потому что один из элементов образования – это этика. Все знают, что такое клятва Гиппократа у медиков. У юристов, к слову говоря, своя профессиональная этика. Она не всегда совпадает с этикой военных людей.

Пока единственный из всех перечисленных 15-18 пунктов, который в современной российской армии выполнен, горные войска. И то они появились совсем недавно.

В российской армии чудовищно искаженные пропорции между офицерским, сержантским и рядовым составом. Вооруженные Силы США, которые значительно превосходят российские, имеют в два раза меньше офицеров, чем российские.

Совершенно естественно, что такие диспропорции (когда полковников и подполковников больше, чем лейтенантов и старших лейтенантов) вызвали недоумение у Анатолия Сердюкова. Не должно быть места в современной армии и так называемому институту прапорщиков и мичманов.

До прихода в военное ведомство, как представляется, Анатолий Сердюков не имел собственной точки зрения по тем или иным вопросам военного строительства. Человек пришел в Вооруженные Силы со стороны и с совершенно незамутненным умом. Ему просто хотелось (хотя бы с точки здравого смысла) получить у военных ответы на те или иные вопросы.

Но когда Анатолий Сердюков их так и не получил, то принял ряд волевых решений, может быть, не совсем отдавая отчет в том, какую грандиозную реформу на самом деле запустил. Однако лавина теперь пошла.

Можно, естественно, утверждать, что осуществляется подгонка отечественных Вооруженных Сил под натовские стандарты и западные модели. Однако Петр Великий предлагал учиться на Западе и не считал это зазорным (если, конечно, нет собственных идей). А те идеи, которые рождались и рождаются в наших генеральских рядах, не выглядят, надо прямо сказать, убедительными. Во всяком случае, ни к чему позитивному они за последние двадцать лет так и не привели.

Анатолий Сердюков принял совершенно очевидные решения. Исполнение их вещь трудная и потребует, возможно, уже совершенно другого аппарата. В частности, поставлена задача, как я понимаю, в течение ближайших лет минимум в 5 раз повысить оклады офицерскому составу.

Нельзя, как и запланировано по трехлетней программе, в 2009 г. увеличить с 1 августа оклады военнослужащих на 8,5 %, а потом через год на 7,5, а к 2011 еще на 8%. Это мнимое увеличение (с учетом сегодняшних экономических реалий). Невозможно при таких окладах достойно содержать профессиональный офицерский корпус.

Действительно, если удастся действительно вывести в ближайшее время на уровень западноевропейских армий содержание нашего офицерского корпуса, это создаст принципиально иную базу для более серьезных реформ.

Или еще пример из финансовой сферы. До недавнего времени страховка наших погибших военнослужащих была унизительно низка. Нельзя строить современную армию, не ценя человеческую жизнь. И вот опять волевое решение инистра обороны – за каждого погибшего в Южной Осетии 100 тыс. долл., раненого – 30 тыс. Этим создается прецедент, однако.

Ломается стереотип мышления нашего чиновничества, которое не пропустит обычным бюрократическим путем увеличения тех же военных окладов в 5 раз. Но психологически барьер ломается на наших глазах.

Российский офицер не должен ни в чем уступать западному. К 2020 г. российские Вооруженные Силы – в социальном плане, в медицинском, образовательном, жилищном, финансовом – должны входить в пятерку ведущих армий мира. Это уже принято. Это ломка психологии и это очень важно.

Министру обороны нужно обязательно иметь независимые аналитические центры. Военное ведомство должно создать и само финансировать подобные центры, но при этом обязательно обеспечить их независимость от военных структур. В таком случае можно будет получить и анализ, и непредвзятые рекомендации, лишенные ведомственных пристрастий.

В заключение отмечу, что, как мне представляется, в области модернизации армии и флота мы находимся пока еще в самом начале пути.

СМЕЛО, ОДНАКО

Александр Александрович Коновалов – президент Института стратегических оценок
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

При обсуждении вопросов реформировании Вооруженных Сил Российской Федерации или их модернизации, или создания их нового облика меня больше интересуют не социальные последствия этих действий, а то, какой военный механизм мы создадим, что у нас будет за армия.

Я не очень согласен с тем, что военная реформа продвигается в соответствии со здравым смыслом. По-моему, там в подходах очень много чисто бухгалтерских вещей – причем и не военных, и не политических, и не государственных.

В частности, когда сокращают военных медиков, лично у меня это вызывает очень большие сомнения в целесообразности подобных шагов. Все-таки военная медицина – это вещь совершенно особая. Начиная с Пирогова, у нас она всегда была на очень высоком уровне.

Не вполне понятно, как предложить обычному гражданскому доктору идти на боевую службу на атомной подводной лодке на полгода. Я это не очень себе представляю.

В связи с этим я вспоминаю, что говорил в свое время председатель советского Совмина Алексей Николаевич Косыгин. К нему пришли однажды и предложили снять надбавки за научную степень с кандидатов и докторов наук. В ответ на это Алексей Николаевич спросил: «А вы свиней стричь не пробовали? Визгу будет много, а шерсти – очень мало».

По-моему, подобные шаги из той же серии мер.

Или сообщается, что военные расходы на три ближайших года остаются такими же, какими они были запланированы. Причем на вопрос, откуда будет идти финансирование, в Минобороны отвечают, что военное ведомство будет реализовывать имеющиеся у него излишки оборудования и собственности. Вот это мне уже понравилось значительно меньше.

Кто будет реализовывать, по каким ценам, кому и какие излишки? Я знаю, что у Минобороны очень много земли. Я знаю, что генералы ни разу не смогли ответить на вопрос, сколько земли в военном ведомстве и почему на этой земле уже появляются коттеджные поселки (и кто ими владеет). Кто, собственно, бенефициарий этого процесса?

Однако на практике меня куда больше волнует другое – колоссальная непоследовательность в позициях и действиях нашего политического руководства. Мы говорим, что хотим иметь современную армию.

Какую, собственно, армию? Что мы по этим подразумеваем? Есть ли у нас какая-то последовательность приоритетов и последовательность действий в соответствии с эими приоритетами? Все одновременно, на мой взгляд, к 2020 г. не получится. Попросту не хватит средств, особенно на фоне разразившегося экономического кризиса.

К тому же 2020 г. не такой уже и далекий рубеж

А пока доходит до гротеска. Во время пятидневной войны командарм-58 вынужден был пользоваться спутниковым телефоном журналиста, который к счастью, был с ним в одной из выдвигавшихся колонн.

Генерал не располагал необходимыми в сложившейся обстановке средствами связи, чтобы поставить задачи подчиненным ему частям артиллерии.

Поэтому главная задача – оснащение Вооруженных Сил современными видами вооружения и военной техники. В частности, утверждается, что мы должны достичь превосходства в воздухе. Но не говорится, над кем, где и каким образом.

Или раздаются призывы срочно строить атомные подводные лодки с крылатыми ракетами и якобы необходимость подобного строительства показала война с Грузией. Каким образом она могла это показать – для меня загадка.

Или же наши адмиралы сообщают, что уже присматривают стапели для строительства трех авианосцев. И якобы это уже решено. Но лучше, подчеркивают при этом наши флотоводцы, строить сразу шесть авианосцев.

Плюс к каждому авианосцу набор самолетов и вертолетов. И формировать ударные авианосные группы. А для каждой требуется, как минимум, два крейсера, четыре эсминца-фрегата, две подводные лодки, корабли сопровождения.

Если мы начинаем осуществлять подобную судостроительную программу, то средств, уверяю вас, не останется даже для закупки стрелкового вооружения. Не на что будет просто это сделать.

Вот и возникает вопрос – есть ли у кого-нибудь целостная картина того, что у нас должно получиться в результате реформы/модернизации/создания нового облика? Какая армия по видовой структуре, какие типы оружия, в какой последовательности все будет происходить?

Или у нас подход чисто бухгалтерский – вот здесь вроде нечто лишнее торчит, можно срезать? Это тоже неплохо, когда срезают излишки. Но лично я бы хотел видеть какую-то цель в конце. Этой цели я совершенно не вижу и не чувствую.

Конечно, хорошо, что у нас будет нужное соотношение между количеством лейтенантов и полковников, но это, строго говоря, не цель, это структурное улучшение. А что на флоте? У нас потихонечку дохнет морская авиация, насколько я понимаю. У нас нет ни одного тренажера, где могли бы тренироваться пилоты палубной авиации. Единственный советский комплекс такого рода остался на Украине, и россиян туда не допускают. А мы собираемся строить новые авианосцы. Может, сначала лучше построить тренажер, чтобы мы могли имеющимся у нас «Кузнецовым» грамотно пользоваться?

Таким образом, меня больше всего волнует вопрос – есть ли хотя бы примерное представление о том, какие Вооруженные Силы наша страна должна иметь к 2020 г.?

Эдуард Аркадьевич Воробьев - руководитель комиссии по разрешению внутрипартийных споров партии «Правое дело»
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

В ходе развернувшейся в рамках круглого стола дискуссии не могу остаться беспристрастным слушателем. Сразу подчеркну – я отношусь к числу тех людей, которые давно стояли (и продолжают стоять) на необходимости серьезных преобразований в Вооруженных Силах Российской Федерации (в т. ч. и радикальных). И здесь правильно отмечали, что это давно назрело. Я могу привести массу примеров в подтверждение этого тезиса.

Вместе с тем у меня есть большое беспокойство и сомнение в том, что идея преобразования Вооруженных Сил – идея по сути божественная, а исполнение, которое сейчас мы видим, – внушает по меньшей мере много вопросов. И не хочу, но вынужден соглашаться с тем мнением, что нет никакой уверенности в том, что все намеченное будет доведено до логического завершения.

Временами я задаюсь вопросом – с чьим же именем надо персонифицировать те процессы, которые сегодня мы называем созданием нового облика Вооруженных Сил? И не нахожу точного ответа. Я считаю, что сегодня нам нужен современный Михаил Фрунзе, а не Иван Сусанин.

Фрунзе нам нужен в первую очередь для того, чтобы реформатор подобного плана вывел Вооруженные Силы на уровень совершенно иного качества.

На мой взгляд, процесс создания нового облика Вооруженных Сил имеет три аспекта.

Первый – военно-технический. Да, действительно, достижение нового качества – это конечная цель, конечная задача. Кого она сегодня беспокоит? Президента Российской Федерации? Я этого не почувствовал. Министерство обороны (в том виде, как осуществляются организационно-штатные мероприятия)? И этого не почувствовал.

Серьезно отстает организационная сторона вопроса. Любой приказ, исходящий даже от самого высокого должностного лица, может быть выполнен только в том случае, если он всесторонне обеспечен. Военные (да и не только военные) это отлично знают. Причем обеспечен политически, материально, финансово, информационно, морально-психологически и т. д.

Те люди, к которым относятся преобразования в Вооруженных Силах (я уж не говорю об общественности), адресно не информированы. И когда был подписан документ практического исполнения – а он назывался «Основные параметры боевого состава Вооруженных Сил РФ», – не было у нас ни обновленной стратегии национальной безопасности, ни военной доктрины. Кстати, их и сегодня нет.

Я думал – почему так происходит? Сначала я против этого возмущался внутренне. Потом понял – а может быть, действительно мы достигли сегодня такого положения в Вооруженных Силах, когда никакие преобразования без расчистки всего того, чем они захламлены, просто невозможны?

Нужно сначала расчистить «строительную площадку», а потом на этой «строительной площадке» создавать новый облик Вооруженных Сил. И к этому времени понадобится и стратегия национальной безопасности, и военная доктрина (соответствующим образом утвержденные и узаконенные). Так может быть для этой цели и был назначен министром обороны Анатолий Эдуардович Сердюков?

Да, предыдущие выступающие и докладчик Виталий Шлыков подробно рассказали, как очередной министр обороны (в 1990-е и в начале 2000-х гг.) видел Вооруженные Силы и что он практически делал.

Мне представляется, что на этапе, когда Вооруженные Силы слабо финансировались (это был этап 1992-2000 гг.), главная задача политического руководства состояла в том, чтобы удержать Вооруженные Силы в подчинении. Ни о каких преобразованиях речи тогда и не шло.

И наши попытки в Государственной Думе в течение 8 лет (1995-2003 гг.) принять закон «О военной реформе в Российской Федерации» (я был соавтором этого законопроекта) – успехом в тот период не увенчались. Вопрос об этом просто не стоял.

По мере того как страна становилась богаче, Вооруженные Силы финансировались все больше и больше. И что изменялось в армии и на флоте? По существу, менялся только фасад. Качество Вооруженных Сил не менялось. Эффективность использования средств тоже не менялась.

Военное руководство отчитывалось перед политическим руководством и перед Счетной Палатой не количеством поступивших на вооружение новых образцов техники и вооружения, а отчитывалось количеством израсходованных средств.

И действительно, когда заканчивался очередной финансовый год, в армию поступало несколько самолетов и танков, а отпущенные бюджетные средства были израсходованы до последней копейки.

Я начинал работу в Государственной Думе, когда бюджет на национальную оборону составлял 252 млрд. руб. Сейчас он за триллион зашкаливает, а ощутимого качества по-прежнему нет.

Я так рассуждаю – когда наше политическое руководство увидело, что так дальше жить нельзя, оно пришло к выводу о необходимости проведения радикальных преобразований. И назначили на военное ведомство Анатолия Эдуардовича Сердюкова, человека со стороны, для того, чтобы он разобрался, а потом стал формировать «строительную площадку». Поэтому на сегодняшний день, как мне представляется, главная задача главы военного ведомства состоит именно состоит в этом.

Второй аспект – финансовый. Высказывания крупных военачальников (не буду называть фамилии и должности) о том, что формирование нового облика Вооруженных Сил может быть проведено за счет текущего финансирования, на мой взгляд, нереальны.

Обратимся к бюджету. Он сейчас корректируется с учетом финансово-экономического кризиса. В бюджете военного ведомства ничего на счет разразившегося кризиса не прописано. За счет чего будут лататься внезапно возникшие пробоины? Неизвестно.

А ведь получение нового, более высокого качества Вооруженых Сил, невозможно без вливания дополнительных (и весьма крупных) финансовых средств.

В декабре 2008 г. я был участником брифинга для военных атташе, аккредитованных в Москве, который проводил председатель комитета Госдумы по обороне. Вот выдержка из выступления Виктора Михайловича Заварзина.

«Хотел бы только еще отметить, – говорил он, – что для нас, депутатов Государственной Думы, многое еще неясно. Как будут уволены 205 тыс. офицеров, что будет с институтом прапорщиков, где в бюджете предусмотрены средства на обеспечение офицеров жильем, где средства на выходные пособия, куда пойдут люди, как экономика будет адаптировать эти высококвалифицированные трудовые ресурсы? Просто так выбросить людей на улицу мы не позволим».

Спасибо за смелое высказывание, но этого, на мой взгляд, сегодня явно недостаточно.

И третий аспект – социальный. Когда мы говорим о том, что численность Вооруженных Сил сокращается в 2,4 раза, это не впечатляет, а когда эти 2,4 раза мы перекладываем на живых людей, то на выходе получается 220 генералов, 16,5 тыс. полковников и подполковников, 70 тыс. майоров, 50 тыс. капитанов плюс 118-119 тыс. прапорщиков.

Перечисленные цифры, на мой взгляд, весьма впечатляют. Куда пойдут эти категории военнослужащих, когда сегодня центры переподготовки сокращаются? Они пополнят охранные структуры или уйдут в криминальный бизнес? Кто об этом думает?

Я считаю, что подошло время, когда нужно дать самую разумную в этой обстановке армейскую команду: «Всем стой!» Давайте в самом деле остановимся и посмотрим, к чему мы пришли и что у нас спланировано, как финансово-экономический кризис повлияет на наши планы. И уточнить как показатели, так и сроки их исполнения.

Уже сегодня ранее принятое решение о том, что часть офицеров будет выводиться в резерв, – отменено. О чем это говорит? Это говорит о непродуманности этих решений. И какое из них правильное – то, которое было, или то, которое сейчас, – неизвестно.

Еще один момент. Я целиком поддерживаю идею, чтобы президент Российской Федерации (он же Верховный Главнокомандующий) не общими словами, а конкретно выступил на армейскую тему, разъяснил обществу и адресно офицерскому составу цели, задачи, сроки выполнения мероприятий по созданию нового облика Вооруженных Сил.

Правительство Российской Федерации, в свою очередь, по вопросам социальной защиты, прежде всего увольняемых военнослужащих, должно принять постановление, чтобы люди почувствовали, что о них проявляется забота.

Мне думается, что будет очень трудно, если мы не уточнимся в нынешней ситуации.

Александр Матвеевич Гольц – политический обозреватель, «Ежедневный журнал»
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Когда я слушал в высшей степени справедливую критику нынешних реформ Вооруженных Сил, я задавался вопросом: я с господами критиками в одной стране живу или они сегодня прибыли из другой? Да, упрек в том, что военную реформу начали проводить без каких-либо консультаций с общественностью, игнорируя судьбы конкретных военнослужащих – вполне заслужен Министерством обороны.

Только позволю себе напомнить, что вообще ни одна из российских реформ не обсуждалась властями с общественностью. Более того, ни реформа энергетики, ни монетизация льгот не обсуждались даже в парламенте. Такая дискуссия, мягко говоря, не свойственна нашему обществу на современном этапе его развития.

Вправе ли мы в таком случае предъявлять Анатолию Сердюкову претензии, которые следует предъявлять руководству страны? Анатолий Сердюков – эффективный менеджер, опытный чиновник, который действует так, как его учили, – быстро провести все необходимые мероприятия, пока никто не опомнился.

Думаю, что Анатолий Сердюков пришел к идее о необходимости отказа от концепции массовой мобилизационной армии естественным эволюционным путем. Руководящим подходом при этом был, на мой взгляд, бухгалтерский.

Анатолий Эдуардович был направлен в Министерство обороны, чтобы выяснить, куда исчезают деньги. В самом деле, за восемь лет военный бюджет вырос в восемь раз. Толку же – ноль. В конце концов, людям, которые тратят и расходуют госсредства, пришло в голову выяснить – почему так получается?

Ответ совершенно понятен. Массовая мобилизационная армия является черной дырой. Нет конечной цифры, которая могла бы обеспечить эту армию и сделать ее эффективной.

Но хотя отказ от массовой мобилизационной армии прямо вытекает из тех мероприятий, что были объявлены Анатолием Сердюковым (Виталий Шлыков это убедительно доказал), никто из официальных лиц не рискует прямо заявить об этом.

Более того, министерство обороны старательно избегает любой серьезной дискуссии относительно целей и задач реформ. Потому что любая серьезная дискуссия мгновенно поставит неприятный вопрос – мы к какой войне готовимся?

Тут же выясниться, что все бесконечные заявления руководства страны об угрозе со стороны НАТО – не более, чем риторика. По той простой причине, что армия, которая создается, в настоящее время не способна вести неядерную войну с НАТО.

Я думаю, что Анатолий Сердюков и люди из его окружения отдают себе отчет в том, что как только их втянут в обсуждение военной доктрины и военных угроз, тут же реформа и кончится, потому что они будут вынуждены признать: они разоружают нашу родину в момент, когда ее окружает НАТО.

То же самое можно сказать относительно аргумента, что военная реформа невозможна без утверждения новой военной доктрины. 15 лет я уже слышу о том, что никакие реформы невозможны без наличия общей концепции государственной безопасности и вытекающей из нее военной доктрины.

На самом деле, это очевидная ловушка. Тем, кто с пеной у рта доказывает, что главное в военной реформе – это доктрина, нужна своеобразная «белая книга», которая прямо укажет, какая страна является источником угрозы для России. И тем, кто требует этого больше всего, нужно, чтобы в качестве такой угрозы были названы США и НАТО.

И как только это будет заявлено, с реформой будет покончено сразу. Как только США будут объявлены главным военным противником, российский генералитет тут же потребует денег столько, сколько получает сегодня Пентагон. А ведь никто не сможет дать денег столько, сколько расходуют сегодня на оборону американцы.

Рациональные цели реформы находятся в прямом и очевидном противоречии с милитаристской риторикой нашего генералитета. Поэтому и реформа носит крайне противоречивый характер. Это либеральная военная реформа, которая осуществляется, на мой взгляд (хотелось бы, разумеется, ошибаться), советскими средствами. Но проблема эта – не проблема руководства военного ведомства. По моему мнению, это проблема современного государственного устройства.

Валентина Дмитриевна Мельникова – член Общественного Совета при Минобороны России, председатель Союза комитетов солдатских матерей России
Фото: Михаил ХОДАРЕНОК

Меня очень огорчили эсхатологические настроения, которые здесь прозвучали. В то же время я была очень рада видеть соратников, борцов за военную реформу, с которыми мы познакомились ровно двадцать лет назад. Это депутаты Верховного Совета, офицеры, другие люди. Я с горечью услышала то же самое, что звучало на Всесоюзном офицерском собрании 17 января 1992 г.

Плач по офицерам, буквально приводящий к логичному сравнению, что армия это или какой-то детский дом, где жалко выпускников, которые должны уйти без всего, или какая-то богадельня. Мне кажется, что это устаревший взгляд. Оставлять разлагающийся труп Советской армии, который мы, к сожалению, до сих пор имеем, без принятия срочных мер дальше нельзя. За прошедшие годы были попытки что-то изменить, но они не удавались.

Нам есть что с коллегами вспомнить. В 1989 г. – для скольких не было служебного жилья? Счет шел на сотни тысяч квартир. У скольких уволенных офицеров не было жилья? У 200 тыс. семей. И это на советские Вооруженные силы, насчитывавших свыше 5 млн чел.

Сейчас у нас что? Армия чуть более одного млн чел., а бесквартирных офицеров по-прежнему 200 тыс. Значит, все эти годы военное ведомство, президенты, правительство ничего не делали. Но и мы с вами, люди, находящиеся в гражданском обществе, тоже ничего не делали. Мы сокрушались, мы критиковали, но влиять мы или не хотели, или не могли.

Что происходило с преступностью в Советской армии? В 1989 г. было уже понятно, что существуют тяжкие преступления против личности, существует огромное количество самоубийств среди солдат и офицеров. Это было понятно. Что, у нас этого стало меньше сейчас? Нет, конечно. Вы прекрасно знаете, что происходит в войсках.

Разговоры, что сначала все необходимо обдумать, и не надо ничего делать, – это мы слышали еще 20 лет назад. Я помню заседание комитета Верховного Совета СССР по обороне и безопасности. На стене висела огромная карта СССР, окрашенная в розовенький беззащитный цвет, и представитель Верховного Совета Владимир Лопатин говорил, что нужна военная реформа и какая она нужна. А затем выступил представитель Генштаба. Он сказал, что ничего не нужно менять. Просто надо отдать Вооруженным Силам больше денег и больше людей. Так и сделали.

И через 20 лет мы вновь сокрушаемся о тяжелой судьбе офицеров без жилья, самоубийствах в армии и увеличению преступности. Нельзя столько лет топтаться на месте. Военная реформа нужна безотлагательно.

Наши организации (я представляю Союз комитетов солдатских матерей) поддерживают как идею то, что делает Министр обороны Анатолий Сердюков. Но естественно, что наши предложения нужны, нужна помощь, то, о чем говорил здесь Виталий Шлыков. Нужен независимый интеллект, который не только будет критиковать или говорить, что нужно все оставить как есть, но который готов вносить конкретные предложения, добиваться того, чтобы они были реализованы, и брать на себя ответственность за то, что будет.

Как сделать, чтобы действия властей в армии были разумны, это основной вопрос. Я надеялась, что здесь кто-то найдет ответ. К сожалению, ответа я не услышала. Но есть надежда, что такое мощное сообщество как Совет по внешней и оборонной политике, поможет действительно реализовать военную реформу в России. Реформу, которая опоздала лет на тридцать.