21 февраля, 2011

Неимоверная храбрость и стойкость (1)

Радостный день полкового праздника 29 июня был проведен скромно на биваке у д. Пятикладенцы. Настроение офицеров и солдат не оставляло желать ничего лучшего. Веселые лица, шутки и желание скорой встречи с неприятелем были неподдельны. Не замечалось ни у кого ни гнетущего душевного состояния как признака рокового предчувствия, ни излишнего бравирования, ни особой болтливости. Даже как бы отсутствовали обычные любители праздничных увлечений. В общем, получался отпечаток чего-то серьезного и какой-то восторженности, не переливавшихся через край.

В полдень 30 июня полк выступил в д. Болгарени, откуда после двухчасового отдыха продолжал движение к д. Турскому Трестянику, куда и прибыл на рассвете 1 июля. Ночной марш по незнакомым, малоудобным дорогам, по всхолмленной местности оказался утомительным.

На биваке у Турского Трестяника к полку присоединились 5-я батарея 31-й артиллерийской бригады и казачий Кавказской бригады дивизион. Составленный таким образом небольшой отряд из двух батальонов, восьми орудий и двух сотен казаков под общим начальством полковника Клейнгауза был предназначен охранять тыл 9-го корпуса, действовавшего под крепостью Никополь. Первые четыре дня стоянки, в период с 1 по 5 июля, у д. Турский Трестяник были скучными и однообразными.

Ничто не напоминало о неприятеле, которого еще никто из нашего полка не видел. Принятые меры охраны по уставу полевой службы (цепи парных часовых, караулы и дежурные части) казались ненужными. Все было спокойно. Несмотря на казавшуюся излишней осторожность по отношению к неопасному сонному врагу, роты несли сторожевую службу удовлетворительно.

Бой 8 июля с участием 19-го пехотного Костромского происходил на двух участках, разделенных первоначально 6–8-верстным расстоянием. На Северном – у Буковлекских высот и на Восточном – между д. Гривицей и г. Плевной.

Накануне была тихая звездная ночь. Легкой мглой затянулись низы лощин и балок. Воздух дышал приятной после дневной жары прохладой. Очертания стоявшего на горе бивака виднелись ясно. На нем притихло и, казалось, уснуло все. Долго лишь мерцал огонь в палатке командира 19-го пехотного полка, ожидавшего, видимо, приказаний из штаба дивизии. Около 3 часов утра у его ставки слышались говор и фырканье лошадей. То были казаки, доставившие наконец ожидаемое приказание для предстоящего боя.

В четыре часа утра полк был поднят по тревоге. Батальоны торопливо одевались и строились. Артиллеристы на рысях вели к водопою лошадей. Вскоре при слабом свете занимавшейся зари бойцы и офицеры полка увидели вышедшего из палатки красавца-командира полковника Клейнгауза. Осанистый вид его и спокойные движения были по-прежнему те же. Подозвав к себе через дежурного по полку старших офицеров, он неторопливо отдавал им приказания.

По прочтении полковым священником напутственной молитвы отряд тронулся в половине пятого утра. Пехота следовала в колонне по отделениям в порядке старшинства батальонов, а батарея – в одно орудие между 1 и 2-м батальонами. Голову всей колонны прикрывал дивизион кубанцев. Обозы полка, батареи и 13-й артиллерийский парк остались на биваке под прикрытием двух рот (11 и 12-й).

Не успела колонна вытянуться, как послышались орудийные выстрелы в том же направлении, в каком их слышали накануне. Стало ясно, что русский Северный отряд уже вступил в бой.

Офицеры заметно встревожились при мысли, что 19-й полк опоздал и что Плевну возьмут без них. Предположение это перелилось и к солдатам. Оно стало общим. Все заговорили, заволновались, адъютанты и конные ординарцы замелькали вдоль колонны с передачей каких-то приказаний. Возбужденное состояние солдат выразилось в нервном ускоренном шаге, вследствие чего приблизительно через полчаса голова колонны догоняла уже шедший впереди казачий дивизион. С этого времени хвосты лошадей не скрывались более из глаз передового батальона.

После полуторачасового марша отряд торопливо подходил к д. Гривица, расположенной в лощине. Солнце поднялось и обещало жаркий день. Орудийная канонада на правом фланге слышалась уже явственнее и все учащалась. Изредка отчетливо раздавались глухие ружейные залпы. Окружавшие полковника Клейнгауза штабные офицеры весьма назойливо выражали свое прежнее предположение об опоздании полка, что, видимо, начинало волновать и невозмутимого командира.

Не доходя 3/4 версты до д. Гривица в то время, когда голова колонны вышла из-за выступа соседней с левой стороны высоты, раздался первый неприятельский орудийный выстрел. Неразорвавшаяся граната ушла в промежуток между 1-м батальоном и казачьим дивизионом. Этот последний, пораженный такой неожиданностью, рассыпался в стороны. Не успел раздаться второй выстрел, как 1-й батальон, перейдя в строй поротно и выслав в цепь 1-ю стрелковую роту, двигался бегом полуоборотом вправо к стороне Северного отряда, а батарея, свернув также вправо, поднималась на ближайшую высоту.

После второго выстрела неприятельская батарея вела уже редкую стрельбу. Впрочем, не причинив пока отряду никакого вреда. Когда очистилось место 2-му батальону, он, продолжая движение, начал также на бегу перестраиваться поротно и, выслав в цепь 2-ю стрелковую роту, скоро оказался на линии 1-го батальона и даже немного опередил его.

Три роты 3-го батальона составили общий резерв за левым флангом. Батарея успела стать на позицию и открыла ответный огонь. Выстроив поспешно боевой порядок, полк по приказанию командира продолжал наступление бегом. В то время когда цепь и передовые роты 2-го батальона начали спускаться в Гривицкий овраг, извилисто протянувшийся к северу от означенной деревни, они были встречены из окопов противоположного ската оврага сильным ружейным огнем.

Тут стали уже появляться первые жертвы боя. Несмотря на постепенно усиливавшийся огонь, передовые роты на ходу сбрасывали ранцы, а некоторые и шинели. Они без выстрела перебрались через овраг и, поднявшись на противоположный скат его, бросились к вражеским окопам с криком «Ура!».

Турки, в числе примерно батальона, отступили бегом в следующий тыловой ряд своих окопов. Лишь полсотни фанатиков-смельчаков, отстаивая твердо первую линию окопов, были переколоты штыками российских бойцов.

2-й батальон, заняв окопы и открыв по отступавшему неприятелю редкий огонь, имел в резерве лишь две роты. Остальные две роты (5 и 6-я) во время штыковой схватки влились в цепь 2-й стрелковой роты. В это же время 1-й батальон, прикрытый своей стрелковой ротой, продолжал наступление полуоборотом вправо по пересеченной местности, покрытой густыми зарослями, и поэтому значительно отстал.

Командир полка, не видя 1-го батальона, поскакал к нему. Медленность наступления произошла еще и потому, что этому батальону пришлось оказать помощь батарее, переезжавшей на вторую позицию. Эта последняя, увидев себя закрытой 2-м батальоном, занявшим перед ее фронтом линию неприятельских окопов, подивизионно переехала на другую позицию, заняв таковую у верховья Гривицкого оврага на расстоянии примерно 3/4 версты к северу от д. Гривица.

Передовые роты 1-го батальона едва успевали следовать за батареей. Но когда второй дивизион готовился к переезду, а первый уже занял упомянутую позицию, оказалось, что последний попал не только под неприятельский орудийный огонь (неприятельская батарея стояла на прежнем месте у Иосгадского укрепления), но и под фланговый ружейный огонь с правой стороны.

Не растерявшись от неожиданности, дивизион осыпал картечью турецкие окопы, откуда огонь скоро прекратился по артиллерийскому дивизиону и был направлен неприятелем против нашего 1-го батальона, наступавшего правее батареи для атаки означенных окопов. Двигаясь с барабанным боем, поротно в две линии на сближенных дистанциях, под прикрытием взвода 1-й стрелковой роты (второй взвод прикрывал артиллерию с левой стороны, держа связь со 2-м батальоном), 1-й батальон бросился с большого расстояния на ура.

Турки в свою очередь с криком «Алла!», выскочили навстречу и, пользуясь длинным протяжением своей оборонительной линии, начали охватывать батальон с обоих флангов (русская артиллерия не могла стрелять, будучи закрыта ротами 1-го батальона).

Но едва началась рукопашная схватка вырвавшихся вперед наших и турецких смельчаков, как по всей линии турки, не переставая кричать «Алла!», повернули назад и отступили в беспорядке. Их резервы отступили также.

Заняв окопы, 1-й батальон открыл беспорядочную залповую стрельбу по отступающим. Когда неприятель скрылся в неровностях местности и стрельба прекратилась, батальон развернулся в одну линию, имея в резерве лишь 4-ю роту. Потери наши во время этой атаки были несколько больше, чем неприятеля, но зато он понес значительный урон при отступлении, отметив свой след сотнями трупов.

Видя издали успех 1-го батальона, командир полка подозвал к себе командира этого батальона подполковника Дьяконова и, отдав ему лично приказание для дальнейшего наступления, уехал ко 2-му батальону, при котором все время уже и оставался, пока не был убит.

Смолкнувший на время артиллерийский дивизион, стрелявший картечью в турецкие окопы, атакованные 1-м батальоном, перенес беглый огонь на батарею противника, которая в свою очередь участила стрельбу, правда, не особо меткую. Снаряды ее большей частью делали перелет.

С прибытием 2-го дивизиона наша батарея взяла перевес над неприятельской (турецкая состояла из четырех орудий), подбив у нее одно орудие, которое видели потом офицеры 2-го батальона (подпоручики Демченко, Косенко и др.). При дальнейшем наступлении оно было брошено турками.

На долю 2-го батальона выпала трудная и ответственная задача: при последующем наступлении на протяжении почти четырех верст двигаться уступом вперед по очищенной от зарослей кукурузы местности и все время прорывать под губительным огнем середину неприятельских оборонительных линий.

С отъездом командира полка к 1-му батальону сметливый и неустрашимо храбрый командир 2-го батальона майор Ксирихи лично повел свое подразделение вперед. Заметив решительное наступление этого батальона, турки открыли бешеную стрельбу. Летевшие пули казались пчелиным роем.

Потери наши становились все больше и больше, что замечалось по учащавшимся стонам и вскрикиваниям падавших жертв боя. Молодецкая 2-я стрелковая рота, возглавляемая любимым командиром поручиком Тарасевичем, наступала без остановок, отвечая неприятелю огнем на ходу.

Линейные роты в две линии в развернутом строю не отставали от стрелков. Это был единственный случай стройного, как на учении, движения в атаку. Подобной картины больше уже не пришлось видеть ни на одном из боевых участков. Мало изменилась стройность батальона даже тогда, когда поднявшись на гребень открытой со всех сторон высоты, он был встречен кроме фронтального огня фланговым ружейным слева и орудийным справа из вновь появившейся второй неприятельской батареи.

По мере сближения вражеские барабаны начинали нескладно, порывисто бить, а им как бы вторили визгливо-жалобные звуки турецких рожков. Но вот уже заалели в окопах верхушки красных фесок. Стрелки приостановились и, выждав толчка 5 и 6-й рот, бросились на ура.

Турки засуетились, заметались, вырываясь по одиночке то вперед, то назад, точно в неожиданном испуге, и, огласив воздух заунывным «алла», бросились бежать и отстреливались, держа ружье на плече горизонтально, не глядя назад.

Три передовые роты залегли по наружным отлогостям насыпей и открыли одиночную частую стрельбу по отступающему противнику. Нужно удивляться способности турок быстро отступать, на ходу стрелять и весьма умело подбирать своих раненых и убитых.

Это обстоятельство, подмеченное русскими, отчасти объяснило первоначальное недоумение российских частей: почему потери турок почти всегда казались меньше русских (и меньше ожидаемых по расчету)? В добычу атаковавшим достались десятки ящиков с патронами, галеты и баклаги с водой, на которую накинулись солдаты и офицеры, томимые жаждой.

Немного передохнув, роты передовой линии едва поднялись, как были осыпаны слева пулями во фланг. Бойцы опять прилегли. Глаза не различали ясного очертания окопов, но лишь по дыму было видно, что слева отдельные группы неприятельских стрелков унизывали хребты, седловины и скаты их на крайне волнистой местности.

То был, очевидно, правый оборонительный фланг противника. Видя потери, командир батальона выделил снова из строя перемешавшихся трех рот вторую стрелковую роту, которая, отодвинувшись несколько вперед и влево, рассыпалась и взяла в свою очередь во фланг беспокоившего нас неприятеля.

Командир роты поручик Тарасевич стал с ружьем в руках за ореховым деревом и, будучи прекрасным стрелком, намечал по выбору жертвы. Но спустя минут пять не стало уже биться благородное сердце любимого в полку товарища. Он был убит пулей в голову.

Командир полка стоял на возвышении у шоссе со своим штабом и, заметив раньше других укрепленную позицию на правом неприятельском фланге к западу от деревни Гривица, послал спешное приказание через адъютанта удлинить 3-му батальону левый фланг боевого порядка, держась левым флангом шоссе.

Спустя четверть часа майор Барашев рассыпал 3-ю стрелковую роту в цепь, а сам, находясь при остальных двух ротах своего батальона, переходил уже через северную окраину деревни Гривица.

3-й стрелковой роте пришлось штыками выбивать засевшего в домах неприятеля. Турки по выходе из деревни снова залегли в ближайших окопах, но преследуемые настойчиво стрелками были почти все уничтожены. То была храбрая турецкая рота Симского резервного батальона.

К означенному времени полк не имел общего резерва и растянулся в одну линию на протяжении почти двух верст. Общее управление ходом боя стало затруднительным. Командир полка считал левый свой фланг обеспеченным высылкой 3-го батальона, но, видя обстановку 2-го батальона, помчался к нему и личным энергичным приказанием поднял его и повел на следующий третий ряд окопов, за которым ясно виднелись укрепление и рядом с ним батарея.

Батальон нестройно двинулся вперед учащенным шагом. Оставшиеся в строю офицеры приводили в порядок расстроенные роты, потерявшие уже более четверти своего состава.

Командир полка со своим штабом и командир батальона находились между цепью и передовой линией. Едва батальон продвинулся на сотню шагов вперед, неприятель заметил атакующих и довел до крайнего напряжения не умолкавшую и перед этим стрельбу.

Ружейную трескотню дополняли гул орудий, визг и грохот разрывавшихся снарядов. Надлежало же пройти более чем полуверстное расстояние по открытой местности, на которой, казалось, не было живого места. Каждый шаг наступающих отмечался убитыми и ранеными.

Но движение продолжалось, хотя уже медленнее прежнего. Роты начали останавливаться, залегать, подниматься и снова идти. 2-я стрелковая рота с потерей своего командира наступала нерешительно, слабо отвечая на огонь неприятеля. Наконец совершенно остановилась, будучи неожиданно встречена с левой стороны близким огнем из скрытого ранее от наших взоров окопа.

Заметив это, командир полка подскакал к 5-й роте и двинул ее вперед на окоп, откуда, не дожидаясь атаки, неприятель бежал врассыпную. Наступление 19-го полка вновь продолжилось под прежним убийственным огнем. К этому периоду боя относятся наибольшие потери с нашей стороны, особенно среди штаб-офицеров. Почти один за другим убыли из строя ранеными начальник стрелков майор Гринцевич и майор Бельский. Убитыми – командир полка полковник Клейнгауз и майор Цеханович. Все они пролили кровь на глазах у 2-го батальона.

Вспоминая трагическую кончину храброго полкового командира, невольно удивляешься тому самообладанию, какое проглядывало в натуре этого благородного человека и начальника. Будучи ранен первоначально пулей в шею, он вынул платок и спокойно сам перевязал свою рану, оставаясь в седле. Но повязка не остановила крови. Рана, видимо, беспокоила командира 19-го пехотного Костромского полка полковника Клейнгауза. Тогда он слез с коня. Но едва коснулся одной ногой земли, как был поражен осколком снаряда в левый висок. Последний глубокий вздох как сожаление о чем-то незаконченном, что собирался еще совершить, но жизни уже не стало...

Одновременно с этим был также убит на правом фланге и командир 1-го батальона подполковник Дьяконов, с потерей которого, а равно за убылью многих офицеров батальон несколько расстроился и по частям начал присоединяться к правому флангу 2-го батальона.

Итак, за убылью пяти штаб-офицеров и почти трети обер-офицеров и нижних чинов наступила критическая минута для русского центра. Тем более что и 3-й батальон, находившийся уступом на левом фланге, также ослабевал, сдерживая натиск тройных сил неприятеля и повторявшейся несколько раз атаки черкесской конницы, которая стремилась охватить левый фланг.

Заметив наше замешательство, турки начали сами переходить в наступление. Густые, нестройные колонны их, прикрытые стрелковыми цепями, выдвигались из-за укрепления. Цепь 2-го батальона залегла и открыла частый огонь. Командир батальона майор Ксирихи, подтянув к цепи 8-ю роту, которая вскоре и открыла беспорядочную залповую стрельбу, сам оставался при 7-й роте и решительными мерами приводил ее к порядку, ибо она за выбытием из строя своего ротного командира капитана Буйвида несколько расстроилась.

Между тем турки уже были близко. Стали слышаться ободряющие их крики «Алла!» и затрубили сигнальные рожки. Казалось, огонь наш не остановит напора пяти таборов, чуявших, очевидно, победу и добычу. Прежнее робкое «Алла!» взрывом раздалось в груди фанатиков, и они бросились в штыки.

Но в эту решительную минуту явилась на выручку наша батарея. Подобно урагану, она на карьере вынеслась к правому флангу и снялась на линии цепи. Не прошло и десяти секунд, как батарея окуталась облаком дыма и обдала картечью в упор синие массы турок.

Не преувеличивая, можно сказать, что в какие-то полминуты батарея разметала неприятельские батальоны. И лишь немногим смельчакам удалось добежать до наших штыков и погибнуть геройской смертью. Остальные же повернули и обратились в беспорядочное бегство, оставив на месте сотни неубранных трупов.

Ободренные роты 2-го батальона с остатками 1-го бросились преследовать и через две-три минуты без сопротивления турок заняли Иосгадское укрепление и передовые его окопы, в коих было разбросано много ящиков с патронами. Вблизи оставленной неприятелем батареи стояли подбитое орудие и два зарядных ящика. Трупы защитников, разбросанные всюду, осколки чугуна и взрыхленная снарядами земля, куски окровавленной, разорванной одежды и тряпок дополняли картину разрушения.

После полуминутной передышки майор Ксирихи при горячем содействии оставшихся в строю офицеров штабс-капитана Терпиловского и подпоручиков Демченко, Косенко, Шаталова, Городисского и других, подняв перепутавшиеся роты, устремился к дальнейшему преследованию.

Неприятельские батареи на время умолкли, ибо, вероятно, не успели занять новые позиции да к тому же были закрыты своей отступающей пехотой. Но зато вскоре появилась с левой стороны новая батарея и вела разбросанный огонь.

Наша же батарея, делая короткие переезды, по-прежнему осыпала картечью редевший с каждым шагом строй бегущих турок. Занятие третьего ряда окопов и дальнейшее преследование свершились в исходе 9-го часа. Одновременно с этим и 3-й батальон, действовавший отдельно на левом фланге, гнал также обезумевшего врага.

В означенном батальоне отличались хладнокровием и распорядительностью майор Барашев, штабс-капитан Сальков и прапорщики Суворов и Носалевский. Этот период – с момента появления на выручку нашей батареи отчасти согласуется с описанием турецкого автора Таль-Эта, который в своем сочинении говорит о том, как беспощадно обстреливался артиллерией их правый фланг, как произошла кавалерийская (с нашей стороны) атака, как начались после этого беспорядочное отступление, затем высылка Осман-пашой к Гривицкому оврагу полковника Саид-бека на подкрепление с полутора батальонами, выезд свежей батареи и, наконец, как началось общее по всей линии отступление, которое будто бы прекратилось с открытием всеми батареями по наступающим русским батальонам огня и под влиянием объявленной главнокомандующим через Тахира-пашу угрозы, что прикажет артиллерии стрелять по своим, если не возвратятся на прежние позиции.

Все это будет, пожалуй, так, если сделать к этому три поправки.

Во-первых, никакой кавалерийской атаки на участке восточного отряда не было. Наш казачий дивизион не появлялся. Была лишь произведена атака казачьим Донским № 9 полком на правом фланге северного отряда. Но это было вдали от Янык-баира и Гривицких высот, почти в 4–5 верстах от последних. Очевидно, турецкий автор, наблюдая события издали, ошибочно принял за кавалерию нашу лихую батарею, которая в полном составе орудий и зарядных ящиков выносилась на позицию. Внушительный вид такой батареи, мчавшейся к неприятелю на дистанцию прямого ружейного выстрела, легко можно было принять за атаку кавалерии.

Во-вторых, отступление турок прекратилось далеко не сразу. Оно продолжалось с перерывами на пространстве около 3 верст и длилось более двух часов. Принимая в соображение свойственную туркам привычку употреблять мягкую форму выражений при описании собственных неудач, можно из сочинения вышеупомянутого автора составить ясное представление о действительности.

И в-третьих, наконец, неверно утверждение Таль-Эта относительно неприспособленности турецких позиций к обороне и отсутствия на них укрытий.

Но вернемся к описанию боя. Перемешавшиеся роты 1 и 2-го батальонов наступали по пятам отступающего неприятеля. Солдаты останавливались, стреляли и снова бежали. Это было уже не преследование, а скорее напоминало облаву – охоту на затравленного зверя.

Турки уходили в свое последнее укрытие (отдельно стоявшее укрепление), туда, где на верстовой карте значился редут «Баш-табия», находившийся в створе редутов Гривицкий № 1 и «Сулейман-паша Табия».

Добежав до линии означенного укрепления, не прикрытого с фронта стрелковыми окопами, неприятель из ближайших участков начал собираться в нем по одиночке и кучками. Между тем как остальная часть отступающих, раскинутая длинной беспорядочной линией, не думала уже о защите и по-прежнему отступала.

Собравшиеся в укреплении части попробовали оказать сопротивление, открыв огонь, но, видя себя оставленными, обратились снова в бегство, пока не вышли из-под огня русских винтовок «крнка». Достигнув укрепления, роты остановились на передышку после утомительного двухверстного преследования и медленно начали приводить себя в порядок и собирать патроны.

Занять укрепление с открытой горжей не представлялось возможным. Пришлось располагаться для обороны открыто, вне его. 3-й батальон также приостановился и начал устраиваться.

Стрельба на время прекратилась. Даже умолкла молодецкая российская батарея, ставшая уступом сзади укрепления. Неприятель скоро скрылся за ближайшим скатом местности.

Было десять часов утра. Солнце страшно жгло. Мелькавшие в раскаленном воздухе, точно пряди плавающих паутин, придавали ему вид колеблющейся волны и рябили в воспаленных от зноя и пыли глазах.

Окончание следует.