16 декабря, 2012

Большая Кавказская война (26)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

Движение наших войск со стороны Сурама и попутное приведение ими населения к присяге на верность нам ясно показывали, что близится конец безначалию и алчному своеволию, в течение уже многих лет господствовавшим в Имеретии под прикрытием имени по-детски слабого царя. Теперь главные виновники несчастья, собиравшегося разразиться над головой Соломона, прилагали все усилия к тому, чтобы по возможности отдалить надвигающуюся грозу. Одни убеждали царя сопротивляться в надежде на неприступность своих убежищ и на помощь турок, другие же старались умилостивить главнокомандующего и тем хотя бы временно еще продолжить существовавший в Имеретии порядок. К числу имеретинских князей второй категории принадлежал и двуличный Зураб Церетели.

Видя, что события принимают решительно острый характер, князь Церетели, по обыкновению ведя с нами двойную игру, обратился 22 февраля к генералу Тормасову с письмом, в котором рисовал трудности ведения войны в Имеретии весной и советовал отложить ее до зимы, а еще лучше – покончить дело с Соломоном миром. «Мое нижайшее и твердое представление таково, – писал Церетели, – зная здешние обстоятельства, признаю лучшим, чтобы нынешнее предположение наше было отложено до другого времени. Если бы дело это привести в исполнение зимой, тогда легче было бы получить требуемое. Почтительно прошу внять моему совету и позволить мне постараться, чтобы дело кончилось миром, взять от царя аманатов и депутатов, за подпиской архиреев и князей об исполнении вашей воли. Не требуйте от царя прибытия в Кутаис в настоящее время, а удовольствуемся аманатами, депутатами и подпиской. Если же моему представлению не внемлете, то вижу, что время прошло, – царя вы не захватите и дело больше затруднится. Не обращайте внимания на безрассудство царя, простите ему по божескому милосердию и не лишайте его царства, ибо я уверен, что его величество милует бессильных и невежественных прощает. А потому позвольте мне ныне же уверить царя, что пока он жив, не будет лишен царства согласно вашему обещанию, и я возьму с него подписку».

На это Тормасов отвечал Зурабу Церетели, что только беспрекословное исполнение царем Соломоном наших требований может изменить готовящуюся ему участь. «Священная воля великого государя, писал главнокомандующий, должна быть во всякое время непременно исполнена, и как милости его изливаются везде, так и справедливого гнева его ничто избегнуть не может. Но за всем тем, зная милосердное сердце Его Величества, я клянусь живым Богом и моей честью, которая мне всего дороже, что ежели царь Соломон исполнит немедленно священную волю государя, то ему ни малейшего вреда не будет и он оставлен будет в спокойном владении царством до конца жизни его под покровительством сильного и благодетельного императора».

Письмо это было написано генералом Тормасовым 25 февраля из Сурама до получения от полковника Симоновича донесения о том, что еще 21 числа, то есть на другой день по истечении срока, данного Соломону на окончательный ответ, явился посланник царя с известием о желании последнего беспрекословно исполнить все наши требования. «Но я на сие отвечал, – доносил Симонович, – что раскаяние его теперь уже поздно, когда он отверг все снисхождения, ему деланные, и что по обнародовании уже священным именем Его Императорского Величества, что он удален от имеретинского царства и что уничтожена отныне навсегда его власть над Имеретией, и подать ему не могу ни малейшей помощи и должен теперь исполнить в полной мере повеления вашего превосходительства, сообразные с волей монарха, устроив здесь порядок и благосостояние имеретинского народа, принятого в непосредственное управление и самодержавие российского государя-императора. Когда же архимандрит сей, говоря словами своего царя, начал умолять меня именем Бога и христианской верой, чтобы я показал путь, через который царь Соломон мог бы спасти себя от пропасти, в которую низвергла его строптивость и непокорство, то я отвечал ему, не в виде требования моего, но как будто предлагая свой совет, что царь Соломон может быть еще счастлив, если, покорясь своей судьбе и власти российского государя-императора, с чистым раскаянием поедет сам в Тифлис для личного испрошения сильного вашего предстательства за него перед государем императором».

Вследствие этого совета через три дня, 24 февраля прибыли в Кутаис митрополит Генатели и князь Сехния Цулукидзе с письмом царя Соломона. Последний, выражая готовность исполнить все наши требования, просил Симоновича, во-первых, доставить посланным его возможность проехать к главнокомандующему с тем, чтобы испросить у него согласие на свидание с царем в селении Вахане, а во-вторых, до возвращения Генатели обратно просил прекратить военные действия и не приводить жителей к присяге.

В последних двух просьбах Соломону было, конечно, отказано, митрополит же Генатели и князь Сехния Цулукидзе, снабженные открытыми листами, в сопровождении казаков отправились в Сурам. Но с дороги они вернулись обратно, так как получено было известие об отъезде Тормасова в Тифлис.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Главнокомандующий выразил сожаление, что не был предупрежден о приезде митрополита Генатели и князя Сехния Цулукидзе, почему и лишен был «удовольствия познакомиться с сими почтенными особами». В то же время Тормасов изъявил согласие видеться с Соломоном, но не ранее, как последний исполнит волю государя. «Тогда, – писал он, – или я в Кутаис приеду для свидания, или, если угодно будет назначить время и место свидания, я не премину и уверить его лично в милостивом государя императора расположении ко всему имеретинскому царству и в моем истинном почтении к особе его высочества».

Тем временем войска наши со всех сторон продвигались к убежищу царя Соломона. Шедшие из Грузии колонны Прибыловского и Реута быстро привели к присяге население восточной Имеретии. Большая часть жителей встречных селений оставляли свои жилища и, укрывая семьи и имущество в лесах, запирались в крепостцах или укреплялись в труднодоступных ущельях. Но видя «кроткое и безобидное» обращение наших войск с теми, кто оставался на своих местах, возвращались обратно и добровольно присягали на верноподданство.

Один только Кайхосро Церетели с толпами вооруженных имеретин пытался оказывать сопротивление. Оставив свою семью с несколькими десятками вооруженных крестьян в крепости Модинахе, на пути движения колонны Прибыловского, Церетели с пятисотенной толпой встретил 24 февраля колонну Реута у селения Базалети. После нескольких выстрелов имеретины бросились было в шашки, но, не выдержав встречной атаки егерей, быстро отступили и рассеялись в окрестных лесах. Сам Кайхосро ушел к Соломону, оставив на пути движения колонны Реута, в крепостце Чхери, князя Ростома Мачавариани. Последний, однако, после непродолжительной бомбардировки сдал нам крепость, выпросив за это у майора Реута 16 червонцев.

Столь же успешно действовал и майор Прибыловский. 23 февраля он подошел к замку Модинахе, расположенному на высокой уединенной скале. Само название «Моди-да-нахе», значившее буквально «поди да посмотри», вполне соответствовало неприступному положению замка, дозволявшему неприятелю действительно разве только подойти да посмотреть на него. Оборону этого «орлиного гнезда» приняла на себя жена Кайхосро Церетели – княгиня Екатерина, происходившая из рода князей Абашидзе. Она воодушевила свой незначительный гарнизон, вооружила стены шестью пушками и встретила русские войска орудийным огнем.

Защитники твердо уповали на неприступность Модинахского замка. В народе живо помнили время, когда почти за сто лет перед тем владетель этих мест – князь Папуна Церетели был вызван к царскому двору и там изменнически умерщвлен, а для истребления всего церетелевского рода и для захвата его имущества пришло к Модинахе царское войско. Тогда вдова Папуны, также урожденная княжна Абашидзе, заперлась в этом замке и выдержала продолжительную и упорную осаду, так что пораженный царь принужден был наконец оставить свое намерение и даже простил воинственную женщину.

Теперь, однако, были уже не те времена и перед замком стоял другой неприятель. Сопротивление не могло предотвратить неминуемого падения замка. Избегая напрасных жертв, Прибыловский в течение пяти дней уговаривал защитников Модинахе положить оружие. Наконец Тормасов приказал: «Буде крепость Модинахе добровольно не сдастся, то стараться взять оную военной рукой». Состоявшему же при колонне Прибыловского майору князю Амилахвари предписывалось склонить семейство Кайхосро Церетели к сдаче с обещанием «оставить его на спокойное жительство в доме своем». Видя приготовления к штурму, княгиня Екатерина согласилась на предложения Амилахвари, и защитники Модинахе, положив оружие, принесли нам присягу. Всесокрушающее время не успело еще окончательно сгладить с лица земли исторический замок, памятный в народе геройской обороной двух женщин. Высокие башни его уже обветшали и как бы поникли под бременем лет, здания внутри разрушились, но грозные некогда стены все еще стоят, драпируясь в пышную зелень столетнего плюща.

Одновременно с приведением в покорность восточной части Имеретии другие отряды, руководимые полковником Симоновичем, приводили к присяге население западной и северной частей царства Соломона.

Со стороны Мингрелии двигались два отряда. Первый – майора Щелкачева состоял из трех Белевских рот и милиции: мингрельской – князя Левана Дадиани и гурийской – князя Мамия Гуриели. В состав второго отряда – майора Гендримовича входили также три роты Белевского полка и лечхумская милиция Беро-Геловани. Отряд Щелкачева, почти не встречая сопротивления, занял селение Джихаиши. Отряд же Гендримовича двукратным искусным движением по труднейшим дорогам и хитростью обошел лежавшие на его пути сачхерские и лихидарские проходы и занял Рачу.

Со стороны Кутаиса действовали части Кавказского гренадерского полка под начальством майора Ушакова и капитана Титова. Последний с ротой при одном орудии рассеял большое скопление имеретин близ крепости Чхери, принадлежавшей царевичу Константину, и занял ее.

Таким образом, к началу марта 1810 г. только население южной Имеретии не признавало еще нашей власти и, собравшись около царя, готовилось к упорному сопротивлению.

Видя надвигавшуюся грозу, Соломон еще 20 февраля отправил свою семью и имущество в горы, «в крепкие места», а сам с четырехтысячной толпой вооруженных имеретин, запершись в своем замке, рассчитывая на непроходимость болот, лесов и на глубину разлившихся уже рек Риона, Квирилы и Хони. Последние окружали почти со всех сторон крутую возвышенность, на которой среди дремучего леса стоял замок Варцихе – убежище мятежного царя Имеретии. Приближенные Соломона всеми мерами старались возбудить против нас население: вооружали его, заставляли присягать царю, строить засеки, укрепления, портить дороги. И напуганные жители, опасаясь, с одной стороны, царского гнева, а с другой – приближавшиеся русские войска, находились в сильной тревоге. После же нескольких крупных поражений, нанесенных царским войскам, простой народ заметно начал переходить на нашу сторону. Упорствовали еще духовенство и князья. Но по обнародовании прокламации Симоновича, объявлявшей, что у тех князей, которые не изъявят нам покорности, будет навсегда отобрано имущество и крестьяне, число сторонников Соломона стало быстро редеть.

Петр Грузинский. «Оставление горцами аула при приближении русских войск»

«Благодарение Богу, – писал Могилевский Тормасову, – все дела здешние идут чрезвычайно успешно и счастливо. Многие из важных и близких к царю князей, носивших на себе личину твердой к нему преданности, отстали от него, вероятно, боясь потерять свои имения, и присягнули на верность. Можно полагать, что в непродолжительном времени и все его любимцы, также мудрые советники оставят сего слабого несчастливца. Разве одно сокровище и великий мудрец – Соломон Леонидзе неразлучно будет испивать чашу горести с малым царем Соломоном Арчиловичем и небольшим числом других людей, ему подобных, которые чувствуют, что им при русских будет не масленица, а великий пост».

Для окончательного успокоения страны и водворения в ней порядка осталось теперь лишь овладеть замком Варцихе и захватить самого Соломона. Прямое движение к убежищу царя могло дать ему возможность бежать в Ахалцых или в горы Осетии. Поэтому Симонович решил предварительно окружить Соломона и затем уже идти на Варцихе.

С этой целью шеф 9-го егерского полка полковник Лисаневич с отрядом егерей направлен был из Лосиатхеви по горам через зеганское ущелье в селение Хани, лежащее на дороге в Ахалцых.

Майору Калатузову и штабс-капитану Сагинову с двумя ротами Кавказского гренадерского полка поручалось занять против Варцихе переправы через реки Рион и Квирилу, чтобы воспрепятствовать Соломону укрыться в крепости Мухури или бежать в горы.

Майору Реуту, стоявшему у селения Чхери, предписано было с батальоном егерей и ротой Кавказского гренадерского полка переправиться через реку Квирилу и берегом ее идти на Варцихе.

Для движения туда же Симонович сосредоточил к селению Джигаиши отряд из батальона Кавказского гренадерского полка, трех рот белевцев и трех тысяч мингрельской милиции князя Левана Дадиани. Отряду этому по пути к Варцихе предстояло совершить отважную переправу через сильно разлившийся, глубокий, бурный Рион ниже слияния его с Квирилой. Все лодки были уничтожены Соломоном или пригнаны к противоположному левому берегу реки. Однако Могилевскому, находившемуся при колонне Симоновича, удалось привлечь на нашу сторону нескольких князей из свиты Соломона, которые и доставили нам 17 больших лодок. Это были единственные средства для переправы целого отряда. Приходилось изыскивать способы, которые могли бы обеспечить успех этой нелегкой операции.

Сама природа пришла на помощь Симоновичу.

В ночь на 5 марта неожиданно разразилась жестокая буря с сильным проливным дождем. Раскаты грома, вой ветра и рев разбушевавшейся реки заглушали шум движения на берегах ее. И только ослепительные молнии временами прорезывали непроглядную тьму страшной ночи. Симонович воспользовался этим моментом и перебросил на другой берег свой авангард из двух рот Белевского полка под командой капитана Цурикова. Изумленные неожиданным появлением наших войск, стоявшие у берега имеретинцы разбежались, и Цуриков без сопротивления занял селение Чквиши. К утру переправился весь отряд и немедля двинулся к замку Варцихе. Соломон бежал в селение Багдад.

У окружавшей царя толпы имеретинских князей не нашлось мужества защищаться за нескончаемым рядом укреплений, завалов и засек, которые были нагромождены вокруг замка. Вместе с прилегавшими к нему болотами и лесами они до крайности затруднили бы эскаладу. Одного известия о приближении горстки русских войск было достаточно, чтобы заставить многие сотни защитников имеретинского царя искать спасения в паническом бегстве.

Преследуемый нашими отрядами Соломон с немногими уже приверженцами бросился в ханийское ущелье, через которое пролегала в то время года тропа в Ахалцыхский пашалык. Остановившись в селении Зикари, он быстро привел его в оборонительное положение с помощью присоединившихся жителей ханийской волости. Здесь Соломон рассчитывал дождаться помощи со стороны турок. Но внезапное появление в тылу имеретин Лисаневича, спустившегося к селению Хани через Персатский хребет, рассеяло последние надежды Соломона. Путь в Ахалцых был окончательно отрезан, и положение царя сделалось безвыходным.

«Дела здешние, – доносил Могилевский, – идут с невероятным успехом. Варцихе и Багдад заняты. Рачинский уезд присягает. Князья все оставили несчастного царя. Только пять человек из самых важных фамилий находятся еще при нем да до 40 человек дворян. Но и сии, без сомнения, его оставят, кроме царевича Константина и Соломона Леонидзе, ибо сердарь, князь Кайхосро Церетели, уже к нему наклонен и присылал своих людей. Теперь царь загнан в ханийское ущелье, по которому лежит дорога в Ахалцых, в сие время еще почти непроходимая. Полковник Симонович идет туда налегке, и послезавтра непременно решится судьба царя. Имеретия же вся спокойна и покорна священной воле Его Императорского Величества».

Видя себя окруженным со всех сторон нашими войсками и не имея уже никакой возможности скрыться ни в Ахалцых, ни в какую-либо из трех крепостей – Мухури, Сапайчаво и Чквиши, остававшихся еще в руках имеретин, Соломон вошел с Симоновичем в переговоры. 8 марта в селение Зейндар явились посланцы царя – митрополит Генатели и Сехия Цулукидзе, которые были уполномочены объявить, что Соломон «откажется от управления царством и даст формальную от себя подписку, если только оставят его до конца дней жить в Имеретии и дадут ему удел по его назначению».

Предложение это было, конечно, тотчас отвергнуто Симоновичем, который категорически объявил посланцам, что «если царь не желает погубить себя невозвратно, то ему остается теперь одна только дорога, чтобы, положившись на честность и добродетель главнокомандующего, с полным доверием ехать в Тифлис и там оставаться до высочайшего решения государем императором его участи».

Соломону действительно ничего не оставалось, как только покориться. Он выразил желание лично видеться с Симоновичем и Могилевским. Последние в намерении скорее достигнуть желаемых результатов решились исполнить желание царя. Взяв от него трех аманатов из князей и поручив начальство над войсками полковнику Лисаневичу, Симонович и Могилевский с четырьмя казаками спустились в ханийское ущелье, где и были встречены Соломоном. Предстояло сломить обычную подозрительность царя и убедить его в полной безопасности пребывания среди наших войск. Соломон требовал клятв. И Симонович с Могилевским неосторожно дали их, превысив тем самым свои полномочия.

Принесли крест и Евангелие. Симонович подошел, перекрестился и в присутствии многочисленной толпы, окружавшей Соломона, дал клятву, что царь не будет арестован. Могилевский таким же образом поклялся, что со стороны русского правительства не будет сделано Соломону никакого насилия, что во время проезда его в Грузию будут отдаваться ему царские почести и войска его получат прощение. Большей клятвы быть не могло, и Соломон сдался на нее. Он только просил видеться с главнокомандующим не в Тифлисе, а в каком-нибудь карталинском селении возле Гори.

15 марта Соломон в сопровождении Могилевского выехал в деревню Сазано – родовое имение своей жены. Дорога проходила через бивак отряда Симоновича. Но трусливо-подозрительный Соломон объехал стороной русские войска, несмотря на то, что надо было карабкаться по головоломной тропе среди отвесных скал.

Покидая последнее свое укрепленное убежище – селение Зикари, царь вывел с собой из ханийского ущелья всех бывших при нем имеретин. В числе последних не было, однако, ближайших советников царя – «преисполненного сатанинским духом» князя Соломона Леонидзе и Малхаза Андроникова.

«Только царь бесов Леонидзе, – писал Могилевский, изменивши наконец и царю, бежал третьего дня в Ахалцых и там вместе с братом своим по адским делам патером Николаем».

Однако Симонович смотрел иначе на исчезновение Леонидзе и Андроникова. «Удаление их в Ахалцых, – доносил он Тормсову, – я не столь бегством, сколь вредным для нас замыслом почитаю, по коему бы они в каком ни есть случае царю через Шериф-пашу могли сделать оттоль пособие».

Что касается остальных князей и духовенства из свиты царя, то все они были тут же приведены к присяге на верность нам. Соломон этому не противился и перед отъездом из селения Зикари поручил преданным людям уверить имеретин, что «сделанная ими присяга ничего не значит, потому что они и ему самому присягали уже несколько раз, что он не в доме, а в поле будет иметь свидание с главнокомандующим, дабы ему на случай отказа в его просьбе опять можно было возвратиться в Имеретию, где он в гористых и крепких местах намерен удерживаться, а они тогда должны ему вспомоществовать».

Такого же рода извещения посланы были и гарнизонам еще не сдавшихся нам крепостей – Сапайчаво и Мухури, начальников которых Соломон убеждал держаться до возвращения его обратно в Имеретию. Это было причиной того, что даже после отъезда Соломона в некоторых местах Имеретии население продолжало сопротивляться нам, и только в апреле сдалась Лисаневичу последняя крепость Мухури.

Пробыв три дня в селении Сазоно, Соломон отправился в Карталинию в сопровождении надворного советника Могилевского, нескольких казаков и более 500 вооруженных имеретин. Питая к русским войскам какой-то непреодолимый страх, Соломон все время выбирал наиболее глухие дороги и далеко объезжал по лесам и болотам те места, в которых стояли наши гарнизоны. 21 марта царь прибыл в селение Бекам, находящееся в половине версты от Сурама. Здесь получено было известие, что главнокомандующий охотно выражает согласие на свидание с царем Соломоном в местечке Гори, «так как город сей лежит по дороге вашей к Тифлису, в котором, по обещанию вашего высочества, вы ожидать должны всемилостивейшего решения вашей участи».

Дорога от селения Бекам в Гори проходила через селение Дирби, лежавшее почти на половине этого пути. Здесь оканчивались леса, по которым до сих пор ехали путешественники, и начинались открытые долины Карталинии. Это обстоятельство пугало Соломона. Доехав 27 числа до опушки имеретинских лесов, он отказался ехать далее, говоря: «Надеюсь, главнокомандующий из уважения к моему несчастью окажет мне должную почесть и приедет в Дирби. Но Тормасов сделал уступку Соломону лишь в том, что предложил встретиться с ним в селении Вазиани, лежавшем в нескольких верстах от местечка Гори.

Самообладание и благоразумие снова покинули царя Соломона, и он решил бежать из Дирби в горы Осетии. Но двукратные попытки к этому в ночь на 27 марта кончились полной неудачей, так как селение Дирби оказалось окруженным двойной цепью наших войск. Зная легкомысленное непостоянство царя Имеретии, Симонович вскоре после выезда Соломона из деревни Сазано распорядился занять войсками все дороги, по которым Соломон мог бы бежать с пути своего следования в Карталинию. Благодаря этой мере кортеж Соломона всегда был незаметно окружен. Кроме того, командир Нижегородского полка полковник Сталь, уведомленный Симоновичем о предстоящем проезде Соломона, незаметно оцеплял пункты ночлегов царя. Вот почему последний, не подозревая о расставленных ему сетях, выдал в селении Дирби свои намерения. На другой же день утром ему было объявлено Могилевским, что теперь без всяких уже условий он должен ехать в селение Вазиани и дальнейший путь будет продолжать под конвоем наших войск.

Утром 28 марта Соломон как знаменитый пленник под конвоем собранных близ Дирби войск прибыл в селение Вазиани. Здесь-то наконец состоялось свидание, которое несколько месяцев назад, быть может, могло сохранить Соломону трон и устранить «пролитие неповинной христианской крови имеретинского народа, разорение жилищ, потерю стяжаний обитателей Имеретии, плач жен и вопли несчастных сирот – какие следствия ведет за собой война» (из прокламации Симоновича).

Но теперь перед Тормасовым стоял пленник, приведенный вооруженной рукой, в дальнейшей судьбе которого был волен лишь государь император. Тормасов объявил Соломону, что «не в другом каком-либо месте, как только в Тифлисе должен он ожидать высочайшего решения своей участи».

На другой день Соломон был доставлен в Гори. Здесь находившиеся при нем князья и дворяне были приведены к присяге и отпущены обратно в Имеретию, кроме 100 человек, оставленных при царе в качестве людей, «ему нужных». Вскоре затем Соломон под прикрытием обычного конвоя прибыл в Тифлис и помещен был здесь в доме князя Сумбатова. К месту заключения царя приставили караул. Это распоряжение Тормасова привело в недоумение князей и дворян Имеретии, помнящих клятвы и обещания Симоновича. Собор имеретинских митрополитов просил о возвращении царя Соломона обратно в Имеретию, но главнокомандующий на это объявил, что Имеретия навеки присоединяется к составу империи и что уничтоженная навсегда власть царя будет заменена в ней особым «временным правлением».

Признавая, что присутствие членов царской семьи не только в самой Имеретии, но даже и вблизи границ ее может послужить причиной внезапных смут, Тормасов вызвал в Грузию якобы только на время царевича Константина и предписал Симоновичу «принять меры, чтобы вдовствующая имеретинская царица, находящаяся в Мингрелии, была доставлена с ее детьми в Тифлис». В то же время главнокомандующий, озаботясь дальнейшей участью членов имеретинского царского дома, ходатайствовал о выселении царя Соломона и царевича Константина на жительство в Россию.

«Соображая с пользой для дел здешнего края, – писал Тормасов, – с ненадежностью царя, целых пять лет противившегося священной воле Его Императорского Величества, также с легкомнением многих из князей и дворян, ему преданных, и с той приверженностью, какой народ имеретинский всегда имел к своим царям, конечно, не может быть иного, как удалить его (Соломона) в Россию на жительство, определив достаточное и приличное сану его содержание или всемилостивейше пожаловав в какой-либо из российских губерний деревню, по смерть его, так как он бездетен. Сии же самые причины подают мысль, что лучше гораздо было бы иметь в России и царевича Константина».

До получения высочайшего соизволения на свое ходатайство главнокомандующий занялся устройством в Имеретии «временного правления».

Таким образом, прошло более месяца со дня открытия военных действий против царя Соломона и волнения в Имеретии были подавлены. Многочисленные крепости-замки, служившие оплотом восставшему населению, были в наших руках и частью взорваны нами. Имеретинские князья, духовенство и народ, в числе 40 тысяч дворов, присягнули на верность нам. Мятежный же царь Соломон, в течение пяти лет кичливо отвергавший наши требования и причинявший немаловажный ущерб нашим интересам и престижу, сидел в Тифлисе пленником под русским караулом.

Нельзя сказать, чтобы этот быстрый и полный успех был достигнут нами путем крупных жертв. За все время ведения военных действий в Имеретии потери наши состояли из шести убитых и семнадцати раненых, в том числе двух офицеров. Имеретины же потеряли около 100 человек. Относя успешные результаты этой экспедиции к доблести наших войск, энергии и предусмотрительности начальников и главным образом самого Симоновича, Тормасов выражал им полное свое удовольствие. «Нижним чинам препоручаю сказать через приказ, – предписывал главнокомандующий Симоновичу, – что одни только российские воины могут преодолевать таковые всякого рода препятствия, какие им предстояли». За успешное окончание имеретинских дел Симонович был награжден чином генерал-майора и назначен «управляющим по делам Имеретии, Мингрелии, Гурии и Абхазии» и командующим нашими войсками, расположенными в этих областях.

Для поддержания внутреннего порядка в Имеретии и для защиты границ ее со стороны Турции оставлены были, кроме рот Белевского полка, еще два батальона кавказских гренадер и сотня казаков. Остальные же войска отправлены были в Грузию.

Казалось, что Имеретия окончательно вступила на путь мирного развития и бесповоротно успокоилась от смут, волновавших ее в течение многих уже лет. Как вдруг неожиданное событие не только расстроило дальнейшие наши планы, но и лишило нас достигнутых уже результатов.

В ночь на 11 мая 1810 года царь Имеретии Соломон бежал из Тифлиса и, несмотря на меры, тотчас же принятые к его задержанию, успел скрыться от преследования.

Дом Сумбатова, в котором содержался Соломон, находился на правом берегу Куры, недалеко от авлабарского моста, и представлял собой обширный особняк, расположенный среди большого сада. Последний обнесен был высокой оградой с одним лишь выходом через узкую калитку. Шагах в шести от этого выхода находилась полуразвалившаяся мечеть, а рядом, недалеко уже от берега Куры – конюшня. По приказанию Тормасова Соломон содержался в доме Сумбатова «под неприметным, но строгим караулом». Непосредственное наблюдение за исполнением предписаний главнокомандующего возложено было на тифлисского коменданта майора Комнена, который с первого же дня организовал строгий надзор за Соломоном. У калитки сада стоял часовой. Князю Сумбатову, как хозяину дома, приказано было доставлять ежедневные списки лиц, навещавших Соломона, и следить «за поведением и злыми его намерениями, примечать, что может относиться до худых последствий», а с наступлением темноты никого, кроме лишь свиты, не впускать в дом. Тифлисскому полицмейстеру князю Баратову предписано было назначить к Соломону для посылок и услуг двух надежных десятников при сотнике, которым вменялось в обязанность докладывать о всех посетителях царя и следить за выходами из его половины. С закатом же солнца наряжать к садовой калитке трех полицейских для указания часовому тех лиц, коим не возбранялся в такое время доступ к царю.

Все лошади лиц свиты Соломона паслись в табуне на противоположном берегу Куры и без записки полицмейстера не могли переводиться на эту сторону. Почетный караул, назначавшийся к Соломону, имел главной обязанностью допускать к нему и выпускать из дома только определенных лиц. Кроме того, в течение всего дня при царе безотлучно находился офицер-ординарец.

Вся эта система охраны не воспрепятствовала, однако, Соломону «через многие обдуманные хитрости» выйти ночью на улицу и бежать из Тифлиса. Конечно, здесь не обошлось без содействия официальных лиц, на служебной обязанности которых лежало окарауливание выходов из дома царя. Так, за несколько дней до побега из имеретинского табуна было переведено без разрешения полицмейстера около 20 лошадей на правый берег Куры, за речку Веру. Накануне бегства имеретинские князья Ростом Церетели и Григорий Эристов лично приказали своим людям, находившимся при табуне, привести в сумерки к мечети шесть лошадей. При этом князь Какуца Абашидзе объяснил полицмейстеру Баратову, что лошади эти предназначались для лиц свиты, отправлявшихся в Имеретию, в удостоверение чего Абашидзе показал Баратову под видом билета от коменданта на свободный проезд клочок простой бумаги. Отъезды имеретинских князей и дворян происходили довольно часто по той причине, что Тормасов во избежание лишних расходов на содержание царской свиты приказал Комнену, «не принуждая, а советуя», поощрять имеретин к возвращению на родину и выдавать им на свободный проезд билеты.

В день бегства почетный караул был от Херсонского гренадерского полка. По обыкновению у калитки стоял часовой, к которому с закатом солнца явились трое полицейских. Но двое из них вскоре улеглись спать на плоской крыше конюшни, а третий забрался на всю ночь в мечеть. Поэтому проходивших мимо часового лиц никто не досматривал.

В этот вечер Соломон, сказавшись больным, ушел в свою спальню против обыкновения очень рано – вскоре после вечерней зари. Поужинав с Кайхосро Церетели, он разделся и лег спать. Церетели вышел из царской опочивальни, но часов около 10 возвратился в нее с сообщил Соломону, что лошади готовы. Старый царский слуга Табукашвили подал заранее приготовленное простое платье. Последнее доставил тифлисский лавочник Бежан Мурасов, получивший взамен от Соломона его дорогой царский костюм.

Одевшись в простой верхний кафтан и вымазав лицо золой, Соломон взял в руки кувшин для воды и вышел в сад через комнаты Кайхосро Церетели. Предстояло пройти мимо двух часовых. Оба опросили Соломона, но он уверенно отвечал, что состоит слугой у царя и идет на Куру за водой. Часовые не признали его, и Соломон свободно вышел за калитку. На улице поджидал его полицейский из имеретин, за несколько дней перед тем «по подозрению» отставленный комендантом от нарядов к царскому дому. Он провел Соломона через город. У городских ворот их опять остановил караульщик, но услышав, что это полицейские, посланные по службе на форштадт, пропустил их за стены. Здесь встретили царя с готовыми уже лошадьми четыре князя Церетели, в числе которых был и сын Зураба, два брата Эристовых, Абашидзе и 23 всадника. В их сопровождении Соломон помчался по имеретинской дороге.

Тормасова в это время в Тифлисе не было. Он выезжал в Карабах для переговоров с персидским каймаканом мирзой Безюрком о перемирии. Поэтому первые распоряжения по обнаружении побега Соломона были сделаны правителем Грузии – генерал-майором Ахвердовым и тифлисским военным губернатором, начальником 20-й дивизии генерал-лейтенантом бароном Розеном.

Борчалинскому моураву послано было приказание тщательно охранять все дороги, ведущие в селение Думанис в ахалцыхский пашалык. К Симоновичу отправлен нарочный с предписанием принять все меры для поимки Соломона, если бы он вернулся в Имеретию. В первый же момент была послана погоня из тридцати доброконных грузин и караульщиков, которые в этот день видели царя в 16 верстах от Тифлиса. Но все эти меры не принесли желательных результатов. Соломон исчез бесследно.

Побег имеретинского царя произвел сильное впечатление на императора Александра Первого. Помимо политической важности этого события государь усмотрел «сугубое доказательство неуважения Соломона к монаршим милостям» в том факте, что царь при побеге из Тифлиса оставил в своей комнате в числе разных вещей и бриллиантовые знаки ордена Святого Александра Невского, высочайше пожалованные ему в 1804 году. Получив о бегстве Соломона донесение от генерала Тормасова, государь повелел арестовать и предать военному суду генерал-лейтенанта Розена как оставшегося за отсутствием Тормасова старшим начальником войск, находившихся в Тифлисе. Остальных же лиц, «кои прикосновенны к побегу бывшего имеретинского царя, судить строжайшим судом и суд над ними окончить в скорейшем времени».

При тщательном расследовании дела генерал Розен был признан невиновным и освобожден от суда. Остальные же лица понесли тяжкие наказания. Тифлисский комендант майор Комнен, высидев пять месяцев под арестом, исключен был из службы без права определения вновь. Начальник караула подпоручик Поскочин разжалован в рядовые. Полицмейстер Тифлиса князь Давид Баратов лишен дворянства и «написан» в рядовые в отдаленный гарнизон. Советник казенной экспедиции князь Нониа Сумбатов приговорен к аресту без определения впредь «ни к каким делам».

Главнейшие участники и пособники в бегстве Соломона – полицейские сотники Автандилов и Пентелев, десятник Эриванский и лавочник Бежан Мурасов приговорены были к смертной казни. Царский служитель Табукашвили и цирюльник Саламидзе приговорены судом к четвертованию, но Тормасов заменил это наказание ссылкой в Сибирь на поселение.

Что же касается полицейского сотника Полавандова, обвинявшегося в предварительном переводе лошадей из имеретинского табуна на правый берег Куры, за речку Веру, то суд, найдя это обвинение недоказанным, постановил: «Полицейского сотника Полавандова от наказания оставить свободным и дело о нем предать воле Божией». Но Тормасов против этой резолюции собственноручно написал: «Расстрелять».

Дорогой ценой доставили имеретины свободу своему царю, но это было лишь ничтожным предвестием тех громадных жертв, которые вскоре потребовал Соломон от своего истерзанного царства.

Продолжение следует.