25 декабря, 2010

Большая Кавказская война (14)

Продолжение.

Начало в № 5 за 2008 г.

Пока князь Цицианов громил мятежных осетин, генерал Несветаев прибыл к своему полку в Караклис. Ознакомившись с положением дел в соседней Шурагельской области, он обратил внимание главнокомандующего на полную возможность отторгнуть Шурагель от Эриванского ханства. Обстоятельства действительно складывались в то время весьма благоприятно для выполнения этого плана.

Надо сказать, что еще в сентябре 1804 г., возвращаясь из Эривани, князь Цицианов склонял шурагельского правителя Будаг-султана к добровольному принятию русского подданства. «Быв известен, – писал он ему, – что когда Грузия состояла под управлением грузинских царей, почтенные шурагельские султаны служили им и находились под их властию. Теперь, когда Грузия третий год уже покоится под кроткою и миролюбивою властию моего государя, призываю вас вступить в высокое покровительство и подданство всероссийское, быв уверен, что под кротким ея правлением найдете вы мир и собственное ваше благо… Та дань, которую вы теперь платите хану, будет уменьшена, и вы, обще с вашими подвластными, испытаете столь неизреченно милосерд государь император ко всем, ищущим его покровительства».

Подданство это тогда не состоялось. Будаг-султан был в нерешимости. Он одинаково опасался и русских, и персиян, и эриванского хана. Правда, отступление князя Цицианова от Эривани не подняло во мнении шурагельского правителя значения его сюзерена, в бессилии которого он убедился в том же самом походе. Но чтобы стереть с лица земли маленькое султанство, не требовалось и особенной силы.

В Эривани между тем стали замечать его колебания. Тогда Будаг-султан, чтобы отклонить от себя подозрения, сделал набег на русские границы и отогнал скот у памбакских армян. Партией предводительствовал сын его, а потому Цицианов принял это за явное нежелание султана быть в русском подданстве и взглянул на него уже как на соседа-врага, с которым церемониться нечего.

Когда Несветаев потребовал возвращения отбитого скота, а между тем задержал десять шурагельских жителей, Цицианов не одобрил этого распоряжения. «Я не считаю, – писал он Несветаеву, – чтобы подобное средство было прилично для непобедимых российских войск, а потому предписываю вам отпустить задержанных шурагельцев, а самому, если только возможно, сделать репрессаль, идти в самый Арктик, разорить имение Будаг-султана и взять его самого».

Это было в январе 1805 г. Саратовский полк, сильно потерпевший в Эриванском походе, еще не поправился и не мог предпринять тяжелый зимний переход через высокий снежный хребет, не имея у себя ни обоза, ни лошадей под артиллерию. В этом смысле Несветаев и донес главнокомандующему. Весьма характерен ответ на это князя Цицианова. Он соглашался отложить набег на Арктик до более благоприятного времени, но вместе с тем писал: «Не могу умолчать, однако, что я заключаю о каждом офицере, имеющем счастие служить в войсках государя императора, не иначе, что как, в случае востребовавшейся нужды, каждый из них для пользы службы и для умножения славы российского оружия охотно отдаст для подъема и своих собственных лошадей…»

Письмо это было отправлено 25 января, а через два дня Несветаев ответил, что «сколь ни трудно в скорости привести артиллерию и обоз в положение, способное к действию, но за всем тем он не умедлит поспешить, собрав под артиллерию артельных лошадей и отдав своих собственных».

Непредвиденные обстоятельства, однако, задержали этот поход. Случилось, что в это самое время Будаг-султан был вызван в Эривань и там задержан вероломным образом. Хан потребовал за него выкуп в 30 тысяч рублей, угрожая в противном случае выселить всех его подвластных в Эриванское ханство. Шурагельцы, не желая платить контрибуции, в свою очередь обратились к русским, и Несветаев поспешил воспользоваться столь благоприятным оборотом дела для присоединения Шурагельской области к нашим владениям.

В письме к Цицианову он настаивал на важности ее приобретения как страны, издревле славившейся своим хлебородием и необходимой для нас потому, что она прикрывала Грузию не только со стороны Эривани, но и со стороны турецких крепостей Караса и Ардагана (Шурагелем называется возвышенная равнина по берегам западного Арпачая, входящая ныне в состав Шурагельского округа Карсской области и Александропольского уезда Эриванской губернии. В древней истории Шурагель известен под именем Ширака, который славился своими житницами. Селение Арктик расположено при северо-западной подошве Алагеза).

Весь успех предприятия Несветаев принимал на личную ответственность и брался выполнить его с теми незначительными средствами, которые находились у него под руками. Желая, однако, обеспечить себе успех, Несветаев потребовал, чтобы шурагельцы выдали ему аманатов и заготовили провиант. Между тем войска эриванского хана уже спешили занять владения султана. Шурагельцы молили о помощи, соглашаясь на все наши условия, и даже выставили 800 самар пшеницы безденежно.

Несветаев не стал более медлить. С частью Саратовского полка (250 штыков) он 27 марта 1805 г. выступил из Караклиса, а уже 30-го занял Арктик, где сын Будаг-султана, а за ним старшины и народ беспрекословно присягнули на подданство русскому государю. Условия подданства были изложены в особом постановлении. «Как Шурагельское владение, – сказано в этом акте, – отныне и навсегда присоединяется к Грузии, а следовательно, и к Всероссийской империи, то султан обязуется отказаться от всякой другой зависимости, кроме Российской империи, и признавать над собою и владением своим только Всероссийское самодержавие. В знак своего верноподданнического усердия он обязуется платить ежегодно дань в 2 тысячи рублей серебряною монетою и отбывать все те повинности, которые отбываемы были эриванскому хану.

Кроме того, по азиатскому обычаю, он обязуется дать в аманаты одного из своих сыновей и принять к себе русского моурава для представления через него своих нужд и просьб к высшему начальству. Со своей стороны главнокомандующий священным именем государя императора обещает султану, что он навсегда останется владетелем шурагельским и достоинство сие сохранит на вечные времена в его колене; что доходы с его владений, так же, как суд и расправа, предоставлены будут в полную его волю на прежних правах, кроме дел уголовных, по коим суждение будет производиться в Тифлисе, потому что смертная казнь и увечье в кротком российском правлении не существуют».

Эриванский хан, приведенный в уныние (как выражается Цицианов) потерей богатой Шурагельской области, выставил на границе ее трехтысячное войско, которое своими беспрерывными набегами вынудило наконец Несветаева идти в ханство и разорить ближайшие селения, служившие притоном для наших беглых татар. Несветаев выступил из Арктика 1 мая, но пограничные селения оказались пустыми. Ханское войско, татары, мирные жители – все искали спасения за крепкими стенами Эчмиадзина. Посланный за ними в погоню казачий Агеева полк настиг, однако, бегущих и отбил у них весь скот и имущество.

«После такого успеха, – доносил Цицианов, – сей генерал, не зная для себя опасностей и не измеряя силы своей с силою неприятеля, хотя и писал мне, что намерен идти к самому Эчмиадзинскому монастырю, в 18 верстах только лежащему от Эриванской крепости, но я, дабы не подвергнуть опасности небольшой отряд, состоявший всего из 180 человек пехоты да 220 казаков, приказал ему возвратиться назад и ограничиться только защитою наших границ».

Но пока писалось это предписание, Несветаев был уже в Эчмиадзине. Гоня перед собой бегущие толпы, он по их следам занял первопрестольный монастырь и появился даже под самыми стенами Эриванской крепости, вызвав страшную панику во всем населении края.

Несветаев нашел монастырь пустым. Все драгоценные иконы, утварь и мощи святых угодников были из него вывезены частью самим Цициановым при возвращении из Эриванского похода, частью похищены лжепатриархом Давидом, намеревавшимся бежать с ними в Турцию. Только перед иконой Спасителя теплилась большая, украшенная драгоценными камнями лампада, возбуждавшая к себе благоговейные чувства даже в мусульманах.

Лампада эта – памятник пребывания здесь Надир-шаха, принесшего ее в дар христианскому Богу после чудесного исцеления своего от тяжкой болезни. Легенда говорит, что во время страданий он слышал во сне неведомый голос, повелевавший ему идти в Эчмиадзин и там перед иконой Спасителя помолиться о своем исцелении. Он видел во сне даже саму икону, которая глубоко запечатлелась в его памяти. Рассказывают далее, что шах, никогда прежде не бывавший в Эчмиадзине, сразу узнал в иконе Спасителя ту, которую он видел во сне. Пораженный, он пал перед ней в молитве и выздоровел. Благодарный шах подарил тогда монастырю 12 селений и прислал лампаду с повелением, чтобы она день и ночь горела перед иконой. Шахские грамоты и самый фирман, свидетельствующие о чуде, сохраняются доныне в серебряном ковчеге, под мраморной плитой у подножия чудотворного образа. Несветаев не взял ее с собой, опасаясь, что персияне, не найдя в храме этой лампады, разрушат сам монастырь.

Однако генерал взял с собой кусок дерева, оставшийся по преданию от Ноева ковчега, святое копье, которым был прободен Спаситель, десницу св. Григория, просветителя Армении, разысканные им под грудами камней и мусора. Все эти святыни доставлены были им в Тифлис, где армянское духовенство с целым сонмом архиереев во главе встретило их и с подобающей торжественностью внесло в кафедральный Ванкский собор.

В то же время Цицианов для успокоения армянского народа издал прокламацию, в которой говорилось, что все святыни забраны им единственно для сбережения от лжепатриарха Давида, расхитившего уже сокровища Эчмиадзинского монастыря, но что, когда Богу угодно будет восстановить на патриаршем престоле патриарха Даниила или Эчмиадзин будет под русским правлением, тогда все сие будет возвращено в целости оному монастырю как собственность, никем не отъемлемая».

Таким образом, влиянию эриванского хана на все соседние племена был нанесен веский удар и Шурагельская область осталась за Россией навсегда залогом будущего присоединения к ней и всей Эриванской области.

«Имею счастие донести Вашему Императорскому Величеству, – писал князь Цицианов, – что богатейшая, хлебородная Шурагельская провинция, жители которой нередко своими набегами обеспокоивали памбакские селения, пала к священным стопам Вашего Императорского Величества и присоединена к обширнейшей Всероссийской империи».

Блистательная осетинская экспедиция минувшего года доставила Несветаеву уже орден св. Георгия 4-й степени, пожалованный ему лично государем, а потому Цицианов в представлении своем писал: «Так как приобретение богатой Шурагельской провинции есть дело во всем пространстве смысла генерал-майора Несветаева, который, умев вовремя воспользоваться притеснением, делаемым детям Будаг-султана, содержавшегося в заточении у эриванского хана, предложил мне оное приобретение, и тогда, когда в конце зимы у него не более 400 человек было под ружьем, представил мне во всей ясности возможность занять Арктик (столицу сей провинции) и детей султанских взять под защиту. А потому дерзаю испрашивать сказанному генералу в справедливую награду орден св. Владимира 2-й степени, минуя анненскую ленту. Сие одно может сего поседевшего в службе офицера поощрить к будущему времени на большие подвиги, яко известного у наших соседей, потому что штыками открыл путь прошлого года в Грузию через горы и называют его «горский генерал».

Почти одновременно с присоединением Шурагельской области последовало также присоединение к России ханств Карабагского и Шекинского.

Враждебное положение Персии напомнило князю Цицианову об отложенном на время деле о подданстве Карабаха и Шеки. Весной 1805 г. он получил достоверное известие о сосредоточении в Тавризе значительных сил, назначенных для вторжения в Закавказье. Ввиду этого представлялось очень важным заручиться присягой на верность правителей областей, лежавших на пути вторжения, так как она обязывала их принять дружески русские войска и оказывать им посильное вспоможение.

Выше уже было сказано, что переговоры об этом начались с обоими правителями вслед за покорением Ганжи и что Ибрагим-хан карабагский после небольшого сопротивления выразил готовность подчиниться требованиям главнокомандующего. Но Мамед-Гасан-хан шекинский, несмотря на сделанное ему Цициановым грозное предостережение, продолжал упорствовать, рассчитывая на свои связи с соседним Дагестаном. Цицианову не пришлось, однако, приводить в исполнение свои угрозы: правитель Нухи был низвергнут братом его Селим-ханом.

Братья издавна враждовали между собой. В ноябре 1795 г., когда Ага-Магомед-шах персидский стоял в Муганской степи, Мамед-Гасан-хан находился при нем со своими войсками. Селим-хан, скрывавшийся в Дагестане, воспользовался этим случаем для овладения Нухинским ханством. В следующем году, когда корпус графа Валериана Зубова находился в прикаспийском крае, Селим-хан даже присягнул на русское подданство, конечно, с единственной целью – укрепить этим за собой ханскую власть.

Но вскоре русские войска должны были покинуть завоеванные области, и Мамед-Гасан-хан при помощи персиян сел снова на ханство в Нухе. Изгнанный Селим нашел убежище в Шуше у своего тестя Ибрагим-хана.

После падения Ганжи он обратился к князю Цицианову с письмом, в котором, напомнив о принятии им подданства в 1796 г., просил восстановить его на ханстве, причем обязывался ежегодно платить в виде дани 7 тысяч червонцев и принять постоянный русский гарнизон. Предложение это вполне соответствовало планам Цицианова.

Мать Селим-хана была грузинкой и через нее он состоял в родственных связях с грузинскими княжескими фамилиями. Знаменитый герой Бородина – Петр Иванович Багратион приходился ему родным дядей. Цицианов рассчитывал при помощи этих родственников направлять поведение Селим-хана.

С другой стороны, брак претендента на Шекинское ханство с дочерью Ибрагим-хана карабагского давал надежду на то, что они будут влиять друг на друга в благоприятном для видов главнокомандующего смысле.

Все эти соображения побудили князя Цицианова обещать Селим-хану поддержку в его честолюбивых замыслах. Дело устроилось, однако, само собой без вмешательства русской власти в распрю между братьями. В начале 1805 г. Селим уже сидел в Нухе со званием хана шекинского. Донося государю об этом успехе в исполнении предначертанного плана, князь Цицианов приложил к своему рапорту особую записку о подробностях дела, чтобы дать понятие «об адской хитрости и вероломстве» народов, среди которых ему приходилось действовать.

Подробности эти действительно очень характерны. Получив от Цицианова только обещание помочь, Селим-хан обратился с просьбой о содействии к Мустафе-хану ширванскому. Этот последний, изъявив полную готовность помочь ему, пригласил его к себе и выступил со своими войсками к Нухе.

Мамед-Гасан-хан приготовился было к сопротивлению, но видя несоразмерность своих сил и явное нежелание своего народа сражаться против Селим-хана, снял с себя саблю, повесил ее на шею в знак покорности и приказал отвести себя к ширванскому хану. Селим считал цель свою достигнутой, но Мустафа-хан объявил, что не поставит его на ханстве до тех пор, пока он не даст в залог дружбы сына и дочь.

Селим поспешил исполнить это требование, а Мустафа-хан тайно отправил в Нуху наибов для управления ханством от своего имени и для захвата имущества Мамед-Гасан-хана. Селим, проведав об этом, послал нухинскому народу увещание не слушаться ширванских наибов. В Нухе находился в то время брат Селима – Фет-Али-бек, лишенный зрения Мамед-Гасан-ханом. Мустафа предложил ему ханство, если даст в заложники своего сына. Когда тот подчинился требованиям, Мустафа, имея в своей власти детей обоих братьев, отказал Селиму в ханстве и предложил ему владение в Ширване. Селим выразил притворно согласие, а между тем отправился тайно в Нуху, где брат, беки и народ признали его ханом и дали присягу.

Таким образом, заветное желание Селима исполнилось. Сознавая, однако, что без поддержки русской власти ему не удержаться на ханстве, он обратился к Цицианову с уверениями в своей преданности.

Главнокомандующий отвечал ему: «Уверяю вас словом моим, коему я никогда не изменял, что просимые вами помощь и защита не будут от вас изъяты. Но прежде нежели вы ступите в высокое всероссийское покровительство и подданство, нужно между нами сделать постановление, долженствующее быть утвержденным всемилостивейшим моим Государем. К составлению же того постановления потребно, чтобы вы приняли от меня предложения, состоящие в следующем: 1) дать сына вашего в аманаты; 2) в знак подданства давать ежегодно до 7 тысяч червонцев; 3) пятьсот человек российского войска, долженствующие защищать владение ваше, довольствовать провиантом; 4) построить земляную крепость на избранном моими офицерами месте и по их плану, давая для сего потребное число работников. Буде вы на все сие согласитесь и меня о том известите, тогда я, сделав проект постановления, пошлю оный к вам, так как и к Ибрагим-хану шушинскому я отправил с офицером российских войск, и коль скоро буду я извещен, что все в том постановлении описанное вы принимаете и на все согласны, то я, считая в будущем месяце быть в Елизаветполе, буду ожидать вас к себе для подписки постановления и для принятия по обряду вашему присяги на верноподданство».

В начале мая 1805 г. Цицианов прибыл с отрядом в Елизаветпольский округ и, став лагерем на Курак-чае, пригласил к себе обоих ханов. После нескольких попыток уклониться от свидания под разными предлогами они должны были в конце концов подчиниться требованию главнокомандующего.

Трактат, заключенный с Ибрагим-ханом 14 мая 1805 г., состоял из 11 артикулов. Первым из них хан карабагский от имени своего и наследников и преемников своих навсегда отрицался от всякого вассальства или, под каким бы то титулом ни было, от всякой зависимости от Персии или иной державы и признавал над собой и своими преемниками самодержавную власть всероссийского государя. В силу этого признания Ибрагим-хан обязывался без предварительного согласия главноуправляющего в Грузии не иметь сношений с окрестными владельцами (артикул четвертый); снабжать русские войска, пребывающие в ханстве, провиантом за установленную цену и давать рабочих для устройства дорог (артикул шестой); сохраняя пользование обыкновенными доходами ханства, платить в виде дани 8 тысяч червонных и, по обычаю азиатскому, сверх присяги на верность дать в заложники своего внука на всегдашнее пребывание в Тифлисе (артикул восьмой).

Со своей стороны князь Цицианов, по высочайше предоставленных ему полномочиях и власти, от имени государя поручился за сохранение целости владений Ибрагим-хана (артикул второй) и за преемство ханской власти в его нисходящем потомстве. Причем достоинство каждого хана подлежало каждый раз утверждению (артикул третий). Жители карабагского владения, как верноподданные, признавались наравне с прочими, населяющими обширную Российкую империю. Власть, сопряженная с внутренним управлением, суд, расправа и доходы предоставлялись в полную волю правящего хана. Для охранения же его и всего владения вводился в Шушинскую крепость русский гарнизон в составе 500 человек с артиллерией. В случае надобности оборонять ханство военной рукой отряд этот мог быть усилен, смотря по обстоятельствам и по нужде (артикул пятый). Наконец, в силу артикула седьмого Ибрагим-хану и его преемнику жаловалось знамя с гербом Всероссийской империи. На войну, если бы потребовалось, никто, кроме самого хана, не мог выезжать с этим знаком ханского достоинства и власти.

Трактат, заключенный с Селим-ханом 21 мая 1805 г. в том же лагере на Курак-чае, отличался от карабагского только размером ежегодной дани, определенной в 7 тысяч червонцев, и мелкими подробностями относительно количества и сроков поставки провианта и пр. Русский гарнизон в составе 500 чел. с пушками предполагалось поставить не в Нухе, а в крепости, построенной на месте по указанию главнокомандующего.

Князь Цицианов был очень обрадован достигнутым успехом. Бескровное присоединение двух ханств давало России неисчислимые выгоды (и политические, и материальные), значение которых должно, конечно, ценить с точки зрения тогдашнего положения нашего за Кавказом.

Представляя императору Александру ключи Шушинской крепости и трактат, заключенный с Ибрагим-ханом, Цицианов в следующих выражениях изобразил выгоды этого акта: «1) Карабаг по своему местоположению может быть почитаем воротами в Азербайджан, следовательно, и в Персию, а потому и будет держать их в страхе; 2) Карабагом сближается Грузия с Баку, предложенным к занятию сею осенью; 3) когда в Сальяне возведено будет укрепление и Джеват-место, где Кура с Араксом соединяется, будет от ширванского хана отнято, яко местечко, всегда принадлежавшее карабагскому хану, тогда из Астрахани суда могут приходить в Джеват или Сальян с товарами, ничего не значащими, и получать взамен оных из Карабага и Шемахи шелк, а из Елизаветполя квасцы».

Польза приобретения Шекинского ханства заключалась, по мнению князя Цицианова, в том, что «часть войска российского, там расположенного, будет служить преткновением лезгинцам для набегов и хищничества. А вероломные джарцы сим расположением войск, так сказать, блокированы, и при первой какой-либо шалости Алазанский пост может единовременно ударить на них спереди, а шекинский отряд во фланг и тем, держа их в страхе, заставить их быть покорными. Сие я почитаю главнейшей пользой для Грузии и вообще для здешнего края, а второю, не менее важною, то, что ворота в Баку из Елизаветполя лежат чрез оное владение, следовательно, караваны с товарами могут быть всегда обеспечены».

Начавшаяся вслед за присоединением ханств война с Персией вполне оправдала ту поспешность, с которой Цицианов вел дело о принятии в русское подданство ханов карабагского и шекинского. Хотя русский отряд, действовавший против персиян, как увидим, не получил от них прямой и существенной помощи, тем не менее пребывание в Шуше и в шекинском владении наших гарнизонов удержало жителей ханств от открытого перехода на сторону неприятеля.

Предвестниками персидской войны явились волнения среди джарских лезгин, возбужденных эмиссарами Баба-хана. Еще задолго до открытия военных действий джарцы стали собираться в партии, намереваясь повторить прошлогодние набеги, доходившие в то время, когда князь Цицианов находился под Эриванью, почти до самого Тифлиса.

Казалось бы, что два полка, стоявшие на урочище Пейкаро, должны бы представлять собой достаточно внушительную силу против такого неприятеля, как джарцы. Но, как писал князь Цицианов, эти полки были грозны неприятелю разве своими именами, но никак не численностью. Некомплект был так велик, что во всех трех батальонах Кабардинского полка считались под ружьем 680 человек. Из них 215 числились больными, 125 находились в Александровском редуте и 125 стояли в Тионетах, где еще не совсем потух хевсурский мятеж, возженный в 1804 г. царевичем Парнаозом. Таким образом, в лагере оставалось всего 215 штыков.

Другой полк – 15-й егерский находился еще в худшем состоянии. Князь Орбелиани настойчиво просил подкреплений, указывая на опасность, которой могли подвергнуться и небольшой отряд, стоявший в Тионетах, и Александровский редут, выдвинутый за Алазань и отделенный от лагеря почти пятиверстным лесом. Цицианов отправил на усиление его часть батальона Тифлисского полка, снятого с борчалинской дистанции, и надо сказать, подкрепление это явилось как нельзя более кстати. 26 марта 1805 г. девять тысяч лезгин, предводимых Халил-беком, сыном Сурхая казикумыкского, скрытно подобрались, пользуясь лесистой местностью, к самому форту и кинулись на приступ. Крепостной форштадт был занят ими сразу и толпы полезли на вал. Ночная тревога подняла на ноги весь гарнизон. К счастью, 125 кабардинцев и 25 солдат Тифлисского полка, застигнутые почти врасплох, не дрогнули под натиском тысячной массы. Штурм был отбит, лезгинское знамя взято и неприятель, выбитый из форштадта, отступил, оставив вокруг редута более 130 тел.

Победа стоила нам, однако же, 52 человек, следовательно, целой трети отряда. Ввиду возможности подобных предприятий со стороны лезгин ослабить пост на Алазани было бы крайне рискованно. Цицианов, выдвигая войска на персидскую границу, не мог взять оттуда ни одного человека. Таким образом, сотням наших солдат предстояла борьба с десятками тысяч врагов.

Продолжение следует