10 ноября, 2010

Большая кавказская война (13)

Продолжение.

Начало в № 5 за 2008 г.

Ознакомившись в Тифлисе с истинным состоянием дел, князь Павел Цицианов убедился, что опасность, грозившая Тифлису, вовсе не так велика и что «страхи, видимые Волконским, только в его глазах и понятиях таковыми были…»

«Князь Волконский, – писал Павел Цицианов государю, – на деле показал, что ему всякого войска мало, имея распоряжения в голове, удаленные от генеральских. Что в Сомхетии и Шамшадили бунтовали татары, тому никто иной причиной, как он сам, севши в Тифлис и пребывая в недвижимом состоянии. А если бы он взял хотя бы один батальон с Алазани, как я ему предписывал еще 3 августа, и ударил бы в толпы бунтующих татар, то тогда ни партия царевичей не смела собираться, ни персияне показываться и даже столь ожидаемый Волконским штурм не мог бы иметь места, ибо кто мог отважиться атаковать город Тифлис, зная, что со всех сторон войска приспеть могут на помощь… Между тем, готовясь к отражению мнимого штурма, устраивая батареи и распределяя войска обще с армянами, он привел в уныние и робость всех к нам приверженных и умножил число неблагонамеренных, которые видя начальника в таких осторожностях, похожих на излишние, стали гордиться своею над ним поверхностью…»

Чтобы поправить дело, теперь оставалось одно – идти самому. И князь Цицианов во главе отряда численностью всего в 350 штыков двинулся к Анануру, чтобы освободить его из блокады.

«Но пока я шел, – пишет он государю, – храбрый генерал-майор Несветаев все кончил без помощи моей, и от Владикавказа до сего города по числу сражений и числу побед определяемо было. Страх и ужас поселены в обывателях, мосты построены и дороги исправлены по-прежнему…»

Обращая внимание государя на столь быстрое усмирение, так непохожее на все, что делалось здесь в течение трех месяцев, Цицианов добавлял, «что он лично ни мало не участвовал в этих успехах и что все обязан только поседевшему под ружьем генералу Несветаеву».

Таким образом, на сцене Кавказской войны является новое лицо, которому суждено было оставить крупный след в наших военных действиях за Кавказом.

Генерал Несветаев был шефом Саратовского пехотного полка, прибывшего, как было сказано, в Тифлис перед самым Эриванским походом. Цицианов доносил тогда государю, «что полк так выправлен и поставлен в такую фигуру, так одет и такой корпус офицеров имеет, что мало подобных ему полков, уверен, что и в сражении не опоздает отличиться. Обоз и лошади в удивительно хорошем состоянии, несмотря на трудный поход; а потому шеф онаго полка генерал-майор Несветаев, проведший полк с Белого моря до Каспийского и сохранивший его в толико совершенном состоянии, достоин всемилостивейшего Вашего благоволения».

Самого Несветаева в то время при полку не было. Он был задержан служебными делами на линии, а потому не мог уже проехать, так как сообщение Владикавказа с Грузией было прервано. Следя из Владикавказа за неудачным ходом наших военных действий, Несветаев понял, что вся сила осетин заключается в вызванной ими панике да в отсутствии со стороны россиян единства действий и распорядительности.

Он написал об этом командующему войсками на Кавказской линии генералу Глазенапу, который отправил к нему две роты Казанского полка и приказал присоединить к ним во Владикавказе еще батальон казанцев, два казачьих полка (Рышкина и Быхалова) и идти на мятежников.

Одного из этих полков в то время уже не существовало. Но Несветаев отозвался, «что наряженный отряд и без полка Рышкина почитает достаточным для открытия коммуникации с Грузией».

С шестью казанскими ротами и казаками Быхалова Несветаев 17 сентября быстро двинулся в горы и, прежде чем неприятель опомнился, завладел Балтой, Ларсом, прорвался через Дарьяльское ущелье и захватил сел. Степан-цминда. Царевич Парнаоз, подоспевший сюда из Ананура со значительными силами, был отброшен и заперся в башнях Сиона.

Сион в тот же день был взят штурмом, и пока Быханов со спешенными казаками и ротой казанцев преследовал разбитого царевича по ущелью Терека, Несветаев захватил в свои руки Крестовый перевал и, спустившись в Грузию, быстро подошел к Анануру, имея в виду важное значение этого города как пункта, в котором сходились дороги из Кахетии и Карталинии. Объятые страхом, мятежники бежали, и Ананур был занят без боя. В то же время две роты, стоявшие перед Мцхетом, перешли в наступление, взяли Душет и загнали почти трехтысячное скопище горцев в теснины Гударети.

Мятеж был усмирен одним смелым ударом. Из Ананура Несветаев отправил небольшие отряды по всем направлениям и в несколько дней не только совершенно восстановил сообщение по всей Военно-Грузинской дороге, но и заставил жителей строить мосты, очищать и исправлять испорченные дороги. По представлении князя Цицианова генерал-майору Несветаеву за эти действия пожалован был орден св. Владимира 3-й степени, минуя четвертую.

Покинутый всеми, царевич Парнаоз пытался бежать в Эривань, но в 40 верстах от Тифлиса, на переправе через Куру в Демурчасалах был настигнут летучим отрядом князя Томаса Орбелиани и захвачен в плен.

«Спешу донести Вашему Величеству, – писал Павел Цицианов, – о том, что одна из гидр, раздирающих Грузию междоусобной войной, поймана и заключена в благородную неволю». Оба царевича были высланы на жительство: Юлон – в Тулу, Парнаоз – в Воронеж.

Осетинский мятеж был подавлен. Но князь Цицианов, не довольствуясь этим, в конце 1804 года сам предпринял экспедицию в осетинские горы. Не имея особого значения в общем ходе военных дел на Кавказе, так как целью движения было только наказание нескольких селений за ослушание, экспедиция эта заслуживает внимания как первый опыт зимнего похода кавказских войск в ущелья снегового хребта.

Выше уже было сказано о печальной участи, постигшей Донской казачий полк и партию рекрут при переходе их через главный хребет Кавказа. Весть об этом достигла главнокомандующего на пути в Тифлис. Цицианов, огорченный уже неудачей под Эриванью, кипел от негодования на Волконского. Потеря целого полка в самое критическое время, потеря не в сражении, а в стычке с «мужиками», как он называл осетин, выводила его из себя. Во всеподданнейших своих донесениях он осыпал правителя Грузии горькими укоризнами, обвиняя его в трусости и неспособности.

Устроив наскоро дела в Тифлисе, Цицианов выехал 16 октября 1804 года в Ананур для водворения порядка на Военно-Грузинской дороге. Здесь после появления генерала Несветаева возмущение разом прекратилось. Оставалось только наказать главных виновников и принять меры к отвращению беспорядков на будущее время. Затем настала для лиахвинских осетин очередь расплаты за нападения на донских казаков.

Цицианов хотел сначала поручить поиск в Осетию генералу Несветаеву, заслужившему его особое доверие своим молодецким движением из Владикавказа к Анануру. Но Несветаев оказался необходимым для приведения в порядок Саратовского мушкетерского полка. Карягин и Портнягин были заняты в других частях края, а остальным начальникам Цицианов не доверял после поданного ими голоса против штурма Эривани.

Вследствие этого решился он лично отправиться для наказания осетин «и выручки от них всего полка Рышкина лошадей и части людей, буде остались». «Я предпринял сим малым отрядом, – доносил Павел Цицианов государю, – не смея и не имея вверить иному кому по новому роду войны и для наших войск незнакомой, каковую в сих, подобных альпийским горам, надлежало весть».

Отряд, собранный в Цхинвале, состоял из 170 человек Кавказского гренадерского полка, 306 егерей 9-го Егерского полка, 200 казаков из остатков полка Рышкина и двух легких орудий. Прибыв в Цхинвал в первых числах ноября 1804 года, Цицианов занялся приготовлениями к походу. Из частной его переписки видно, что он не скрывал всех трудностей зимней экспедиции в горы, но тем не менее не считал возможным отступить от решительных требований, предъявленных им лиахвинским осетинам. Сверх возвращения всех пленных и лошадей Цицианов поставил условие: все башни сломать, из всякого селения дать аманата (заложника) из лучших домов со своим содержанием с тем, что за всякую доказанную проказу они будут высылаться в Россию в солдаты или на заводы.

Слух о смерти Павла Цицианова под Эриванью проник и в глухие горные ущелья. Осетины не верили, что предъявленные им требования исходят от грозного главнокомандующего, и не спешили с их выполнением.

«За новость скажу, – писал Цицианов из Цхинвала графу Михаилу Семеновичу Воронцову, – что я убит, что нашли солдата, похожего на меня и наряженного в мое платье, чтобы Грузию пугать. Так-то осетины думают и так легковерием играют здешние бояре. Послал, чтобы пришли посмотреть. Не знаю, как пойду, если не послушают требования все возвратить».

Отряд выступил из Цхинвала 13 ноября 1804 года вверх по ущелью Лиахвы и в два перехода, не встретив сопротивления, достиг сел. Джава. Здесь Цицианов предъявил осетинам свои требования. Переговоры длились целые сутки. Осетинские дипломаты умышленно затягивали их, но Цицианов прервал пустые разговоры и 16 ноября после полудня пошел к сел. Крожа, расположенному при соединении Чривского ущелья с Лиахвинским. Расстояние от Джавы до Крожи, хотя и не превышает 6 или 7 верст, потребовало от войска величайшего напряжения сил. Колонна следовала по узкой тропе, извивавшейся среди густого леса, с горы на балку и с балки в гору. Осетины, скрываясь за деревьями и скалами, почти безнаказанно стреляли по людям, занятым расчисткой пути для артиллерии.

Цицианов имел утешение видеть, что войска, им предводимые, не затрудняются в непривычной для них обстановке. «Надобно было, – доносил он, – дорогу расчищать, два орудия и четыре ящика на себе тащить и драться при всем том по горам, занятым неприятелем в таких местах, им известных, а нам незнакомых, где и трус храброго убивать мог безопасно. Все сие исполнено было с невероятным успехом, и род войны, для российского войска неизвестный, показал, что оно и к ней способно, хотя и с потерею немалой, то есть 5 убитых и 12 раненых».

После заката солнца Цицианов подошел к сел. Крожа, расположенному на ровном месте. В лесистой части ущелья Лиахвы осетинские жилища строились из дерева, а для защиты служили каменные башни. Крожинские жители встретили отряд выстрелами, но «Бог и ура в полчаса времени доставили нам селение, из которого жители по малом сопротивлении бежали» (Павел Цицианов).

В Кроже отряд простоял три дня, занимаясь разрушением башен, составлявших, по объявлению Цицианова, всю осетинцев силу как против начальства, так и беспрестанных драках между собой. Крожинцы просили помилования, но отказались дать аманатов в залог покорности. Истощив все способы словесного убеждения, Цицианов приказал предать селение огню.

«Не могу изъяснить, – доносил он государю, – с каким отвращением на сию меру строгости вынужден был я решиться, тем паче, что в 35-летнюю мою службу сия необходимость встретилась со мною в первый раз».

Это «знамение варварской войны имело полный успех: при виде пылающего селения не только крожинцы, но и окрестные селения Хвце и Мугут поспешили предоставить аманатов и обязались выдать имущество, награбленное у казаков.

Верхние селения продолжали, впрочем, упорствовать, рассчитывая, очевидно, на недоступность их в зимнюю пору. Павел Цицианов сам сознавал опасность дальнейшего похода и потому медлил с решительными действиями. «Три дня, – записано в его журнале, – употреблено было на переговоры как по здешнему обычаю, так и потому, что я предпочитал сию меру неминуемой потере наших солдат, сколько по затруднительному переходу до селений Кошки, Чипрани и Роки, столько и потому, что снегу напало выше колена, а при молодом снеге снежные обрывы или аваланши неизбежны. Дорога же лежала в лесу, во многих местах пересеченному засеками, и надлежало при всем том четыре раза переходить через Лиахву, местами по брюхо лошади».

Переговоры не привели ни к чему. «Не желая дать осетинцам над собою поверхности и дабы показать силу российского оружия там, где она одна действует», Павел Цицианов выступил 26 ноября в сел. Кошки. Люди шли гуськом узкой тропой в густом лесу. На протяжении каких-нибудь 10 верст пришлось столько же раз отпрягать два трехфунтовых единорога и переносить их на руках. Для двукратной переправы пехоты через быструю и холодную Лиахву собирали лошадей со всего отряда, причем Цицианов не делал исключения и для своего коня.

Везти орудия далее небольшого селения Елбакиант-кари оказалось невозможным. Цицианов оставил их здесь с прикрытием, а сам с отрядом прошел вверх по ущелью еще пять верст и остановился ночевать при отселке Хутуант-кари. Осетины не оказывали весь день почти никакого сопротивления. Все потери российского отряда ограничивались только одним раненым казаком. Цицианов, впрочем, не обманывал себя на этот счет. Ему было известно, что горцы собрались при засеке в густом лесу в трех верстах выше Хутуант-кари. Ожидая жаркого дела, он с места ночлега послал команду для вырубки просеки, достаточной для доставки единорогов с Елбакиант-кари.

К утру 27 ноября орудие было уже при отряде. Обширная засека, защищаемая 700 осетин, преграждала путь наступления по обоим берегам Лиахвы. Обойти ее было нельзя. Разделив отряд на две колонны, по одной с каждой стороны ущелья, Цицианов атаковал преграду и овладел ею после упорного боя, длившегося целый час.

Осетины еще два раза тщетно пытались остановить отряд при переправе через Лиахву. К закату солнца колонны подошли к сел. Кошки, расположенному на высокой горе.

Потери отряда в этот день состояли из трех убитых и 18 раненых, по большей части тяжело, потому что осетины, стреляя сверху, делали продольные раны. Потери горцев Цицианов не приводит, справедливо замечая, что некому было считать их тел в непроходимом лесу и на неприступных горах. Но явное доказательство понесенных ими потерь видел в том, что на другой же день, то есть 28 ноября, из всех окрестных селений и даже из-за главного хребта, с верховьев Ардона, явились в лагерь старшины с просьбами о пощаде. Со всех сторон начали приводить пленных казаков и рекрут, лошадей, награбленное оружие и имущество.

Цицианов был очень доволен таким благоприятным оборотом дела, так как он избавлял его от необходимости рискованного похода к верховьям Лиахвы. Хотя от сел. Кошки до Роки считается не более десяти верст, но они могли обойтись дороже, чем весь уже пройденный путь. Снег, падавший три дня подряд, покрыл землю на два и более аршина и сделал невозможной доставку провианта из Джавы. Самое сел. Роки лежит выше пояса лесов. Здесь жилища уже не деревянные, а каменные. В случае сопротивления войскам пришлось бы брать штурмом каждую отдельную саклю, конечно, с большими потерями.

«Здешние места, – писал Павел Цицианов графу Михаилу Воронцову, – ни Чардаклу, ни Закаталу, ни Тагаурским местам не подобны. Жалею, что тебе не можно было видеть здешних мест. Было бы сказать, что в Петербурге. Представь себе, что я в четырех агажах от Эльборуса».

Здесь, однако, явная ошибка, понятная при недостаточном познании в то время положения снежных вершин Кавказа. Цицианов принял за Эльбрус гору Брутсабзели, имевшую по форме сходство с Эльбрусом.

В сел. Кошки Цицианов прожил до половины декабря, терпеливо ожидая возвращения награбленных лошадей и оружия. Многое было уже перепродано хищниками в Имеретию и Рачу. Цицианов не принимал никаких отговорок и требовал возвращения всего сполна. Наконец 13 декабря отряд выступил в обратный путь и 17 декабря прибыл в Цхинвал. По донесению Цицианова, на вознаграждение потерей Донского полка и рекрут не доставало только немногого.

Продолжение следует