17 февраля, 2013

В ДЕТСТВЕ БЫЛА ВОЙНА

Борис ОВСЯННИКОВ

Борис Евгеньевич Овсянников родился 13 января 1937 г. в г. Сталинграде (ныне Волгоград). Мальчишкой пережил бои под Сталинградом в 1942–1943 гг. В1948–1955 гг. суворовец Сталинградского СВУ. В Советской Армии с сентября 1955 г. – курсант Киевского ВИРТУ. После окончания училища служил в войсках: командиром взвода, начальником станции, старшим техником, заместителем командира батареи 216 зрп. Более десяти лет в Днепропетровске – инженером, старшим инженером воинской части, командиром зрдн (1970–1971); заместителем командира 216 зрп и командиром 100 зрбр в Запорожье (1973–1977). По окончании заочного факультета в ВКА ПВО (1977) назначен заместителем командира дивизии, командиром дивизии в Днепропетровске. Командир 8-го корпуса ПВО в г. Комсомольск-на-Амуре (1981–1985). В Москве с 1985 г. – заместитель начальника боевой подготовки Войск ПВО (1985–1987), начальник штаба – первый заместитель командующего ЗРВ ПВО (1987-1993). В период с октября 1990 по декабрь 1992 гг. – советник командующего ВВС и ПВО САР. С мая 1993 г. в запасе. Награжден орденом "За службу Родине в ВС СССР" III степени (1975) и девятью медалями. Награды иностранных государств: орден САР "За боевую подготовку" (1992), медали: ПНР "За братство по оружию" III степени (1970), НРБ – "40 лет социалистической Болгарии" (1985), Куба – "30 лет революционным ВС" (1986), "За братство по оружию (1989). Генерал-лейтенант.

В ДЕТСТВЕ БЫЛА ВОЙНА

Когда началась Великая Отечественная война, мне не было и пяти лет. Незадолго до этого мама моя умерла, и я жил у дедушки с бабушкой в городе Сталинграде. Летом 1942 г. когда немцы начали активно бомбить город, многие жители перебрались в туннель диаметром около трех метров. Этот туннель был проложен в овраге, и над ним была насыпь, по которой проходила асфальтированная дорога. Очень часто немцы сбрасывали листовки, а когда люди выбегали собирать их, чаще всего это были дети, тут и начиналась основная бомбежка.

В один из вечеров появились немцы. Всех вывели из туннеля, сами туда не заходили, а дали несколько очередей из автомата. Посадили всех в круг, заставили снять головные уборы. Стариков, женщин и детей оставили, а молодых куда-то увели. Просмотрели все сумки и забрали яйца, сало и другие продукты. Моя бабушка показала на меня и просила не забирать продукты, но фриц оттолкнул ее автоматом и все забрал.

Наутро ребятишки высыпали на дорогу смотреть на немцев. По дороге на бричке ехал немецкий офицер. Старшие ребята научили меня и я, подбежав к бричке, закричал: "Немец, перец, колбаса, жарена капуста!". Немец остановил бричку, слез с нее и подозвал меня. Все с ужасом смотрели, что же будет дальше. Я сильно трухнул, но подошел, хотя очень хотелось убежать. Немец подошел ко мне, погладил по голове и дал шоколадку. Он, видимо, вспомнил своих детей, оставленных в Германии.

Несколько дней спустя я, как и все, метрах в пятидесяти от туннеля сидел в траве по нужде. Проходящие по дороге немцы, заметив меня, остановились, двое из них сняли винтовки и стали в меня стрелять. Пули ложились рядом со мной. От страха я заплакал и закричал. На крик выбежала бабушка и стала кричать на немцев, называя их иродами. Они засмеялись и перестали стрелять.

Вскоре я заболел брюшным тифом, у меня отнялись ноги, я мог только ползать. В это время немцы стали на машинах вывозить мирное население из города в близлежащие селения. Нас вывезли в Нижний Чир, где 26 семей разместились в большом блиндаже.

Рядом, метрах в 30-ти, была школа, в которой немцы держали наших пленных солдат. Их заставляли рыть траншеи, окопы, строить блиндажи. Никогда не забуду, как один из пленных за веревку тащил рельс, а рядом с ним шел немец и плетью периодически лупил его. Пленный плакал, а немец смеялся.

Несколько наших пленных убежали. Через день их поймали в одном из домов. Хозяев дома тут же расстреляли, а все население собрали недалеко от школы. Сзади поставили несколько пулеметов. Пленных заставили рыть большую яму. Когда она была вырыта, пленных связали, бросили на дно ямы и живыми стали засыпать землей! Какой стоял душераздирающий крик!

Молодой организм справился с болезнью, и я стал ходить. Через некоторое время немцев сменили румыны. Они к населению относились лучше, иногда давали детям хлеб, консервы.

Когда в Нижний Чир входили наши войска, мужчины долго решали, открывать или не открывать двери блиндажа. Откроешь, могут ворваться отступающие немцы, не откроешь, наши бойцы подумают, что в блиндаже немцы, выбьют дверь и бросят гранату. Так и не открыли. Я сидел у небольшого окошечка. Вдруг потемнело. Я посмотрел туда, а там стоит, расставив ноги, немец и целится в меня из винтовки. Едва я успел отклониться в сторону, как прогремел выстрел. Пуля пролетела рядом и чуть не попала в мою двоюродную бабушку. Она пролетела у нее рядом с ухом и, видимо, ударной волной повредила барабанную перепонку, так как с тех пор она этим ухом не слышала до конца своей жизни.

Наши освободили город, и мы переселились в один из домов. Однажды, вместе с друзьями Володей и Стасиком, в развалинах мы нашли красивую коробочку. Она была блестящей, в середине торчала змейка, а во рту у нее было маленькое колечко. Хотели сразу же открыть ее, но я сказал, что у меня грязные руки и что я пойду помою их. Рядом была воронка от бомбы, заполненная талой водой.

Была весна, и сверху воды было что-то белое. Я подумал, что это лед и смело шагнул. Оказалось, что это была пена и я бултыхнулся в воронку. Хорошо, что рядом лежал край телефонного кабеля, на котором сушили белье. Я ухватился за него и с большим трудом выбрался на землю. Промок до нитки и сразу побежал к своему дому, который находился в двадцати метрах. Только зашел в дом, как раздался взрыв. Через несколько минут в дом прибежали люди с криком: "Там Вову и Стасика убило!". Все бросились на улицу. Ребята были живы, но все в крови. Володе осколками выбило оба глаза, у Стасика была повреждена правая сторона, выбит правый глаз.

Летом мы перебрались в Сталинград. Там я закончил четыре класса. Однажды, когда мы с ребятами играли в войну в оврагах, меня нашли мои сверстники и сказали: "Полковник (такое у меня было прозвище), иди быстрей домой, тебя ищут, хотят отдать в какую-то суровую школу".

Отец мой погиб в конце войны, 11 января 1945 г. Как сирота и сын погибшего фронтовика я был направлен в город Астрахань в суворовское училище, где с 11 лет одел погоны. Училище называлось Сталинградским, хотя в нашем городе никогда не было – власти города не могли найти достойного помещения. Через некоторое время мы передислоцировались в г. Чкалов (Оренбург).

С особой любовью и благодарностью я вспоминаю нашего офицера-воспитателя майора А.М. Попова. Александра Михайловича отличали острый ум, справедливая требовательность, искренняя любовь к нам, своим воспитанникам. В голодный 1949 г. он приехал из отпуска и привез нам целый чемодан яблок!

В один из дней после игры в волейбол мы всем взводом вошли в класс. Стали бросать мяч, и один из нас разбил им плафон. Когда это увидел офицер-воспитатель, то построил нас и стал спрашивать, кто это сделал. В ответ тишина. Через десять минут, не добившись ответа, он стал подходить к каждому и, глядя в глаза, спрашивать: "Вы разбили плафон?". Все отвечали отрицательно, но после опроса, действительному виновнику он приказал выйти из строя:

– Я не думал, что Вы окажетесь таким трусом, я был о Вас лучшего мнения. Три наряда вне очереди!

Мы были потрясены прозорливостью офицера!

Семь лет учебы в училище дали нам очень много. Мы получили прекрасное образование, а старшина Синячкин основательно обучил нас командирскому голосу. Особое внимание уделялось физической подготовке.

Трудно назвать вид спорта, которым бы мы не занимались: легкая атлетика, лыжи, плавание, гимнастика, бокс, борьба, конная подготовка, игровые виды и т.д. В нашем взводе не было ни одного суворовца, который бы имел меньше 5 разрядов по разным видам спорта, а некоторые имели по 12–15 разрядов!

По окончании училища А.М. Попов подарил каждому из нас свою фотографию с надписью: "Любимому воспитаннику от воспитателя".

Окончив Киевское ВИРТУ я получил назначение во вновь сформированный 216 зрп (бывший 216 зенап). Мы переучились на ЗРК С-75, получили технику, и полк занял боевые позиции для обороны Кременчугской ГЭС. Техника стояла в капонирах, личный состав жил в палатках. Время было неспокойное (недавно был сбит американский У-2 под Свердловском), ни офицеров, ни солдат в увольнение не отпускали несколько месяцев. Основное внимание уделялось боевой готовности. Очень часто приезжали с проверками комиссии разных рангов.

Нам, молодым лейтенантам, эти тяготы и лишения переносить было сравнительно легко. Играли в футбол, волейбол, а по вечерам и в карты. Старшим офицерам было сложнее. У многих квартиры были в Киеве, где жили их семьи. Когда поступила команда сдать эти квартиры и снять жилье в близлежащих от дивизиона селениях. Тех, кто не сдавал квартиры, увольняли из армии без пенсии! Так у нас был уволен начальник штаба дивизиона, капитан, участник Великой Отечественной войны. Жена у него сильно болела, и ей нельзя было уезжать из Киева. Комната там у него была в деревянном доме барачного типа на окраине города.

Во время Карибского кризиса в 1962–1964 гг. мне пришлось побывать на Кубе. Дома оставалась жена с сыном, которому было 17 дней от роду. Доставляли нас на Кубу теплоходом "Адмирал Нахимов". На второй день нашего плавания я по радио услышал, что наш теплоход "с сельскохозяйственными специалистами" направляется на Кубу. Однако только на десятый день наше руководство вскрыло конверт, и нам официально объявили, куда мы плывем. Когда я через полгода приехал домой в отпуск, сын на вопрос, где папа, показывал на фотографию на стене.

После дивизиона я долгое время проходил службу в дивизии, в инженерно-ракетной службе ЗРВ. Начальником был полковник Н.Н. Заборин. Умнейший человек с прекрасными организаторскими способностями, но не имевший высшего образования. Это обстоятельство и не давало ему возможности расти дальше по служебной лестнице.

Критерием работы каждого из нас были оценки, полученные нашими подопечными на полигоне. С гордостью могу сказать, что за 9 лет работы в ИРС мои подопечные привозили только отличные оценки. Был только один случай, когда капитан Ю. Агеев чуть было не получил "неуд", но не за знания, а за строптивость своего характера.

Довелось мне участвовать и в событиях 1968 г. в Чехословакии. Когда нас отправляли туда, то выдавали старшим офицерам пистолеты, а младшим – карабины. Я обратился к начальнику штаба дивизии полковнику Н.Н. Арсеньеву, чтобы офицеров вооружили автоматами и нам их выдали шесть. Некоторые офицеры отказывались брать автоматы. Когда приземлились на один из аэродромов Чехословакии, целую ночь велась перестрелка, и "отказники" тут же обратились к начальнику штаба за автоматическим оружием. Тот послал их туда, куда обычно посылают.

Меня не торопились куда-нибудь выдвинуть, а срок присвоения очередного воинского звания уже подпирал. Начальник ПО дивизии полковник В.Г. Михайлов предложил мне перейти на политработу. Когда Н.И. Заборин узнал об этом, то вызвал меня и сказал:

– Прости меня. Это я виноват, что держал тебя долго на этой должности. С Михайловым и командиром дивизии генерал-майором А.Г. Смирновым я согласовал, и мы посылаем документы для назначения тебя на должность заместителя командира полка.

Однако документы возвратились с резолюцией Главкома Войск ПВО Батицкого: "Чтобы в дальнейшем не было препятствий для служебного роста, целесообразно пройти должность командира дивизиона".

Так я стал командиром дивизиона. Дивизион достался мне "пьяный". Пил бывший командир, пили офицеры, сверхсрочники, солдаты. В первый же день мой заместитель – командир батареи майор И.В. Кравцов, утром, перед разводом на занятия, зашел ко мне в канцелярию, достал бутылку водки и два стакана. С обидой сказал:

– Должны были назначить командиром дивизиона меня, а назначили вас.

Налил в оба стакана и предложил выпить. Я, конечно, отказался и ему не рекомендовал пить. Он выпил стакан, спросил:

– Вы будете?

Получив отрицательный ответ, выпил и второй стакан.

Сразу после развода я объявил дивизиону готовность № 1. По готовности И.В. Кравцов не прибыл, а посыльному ответил, что заболел. На следующий день объявил ему выговор и серьезно предупредил. Надо отдать ему должное, больше подобного не повторялось.

Очень дружно, в единой связке, работали мы с замполитом капитаном В.Н. Колобовым, также недавно назначенным на свою должность.

Начал заниматься с солдатами. Стал 2-3 раза в неделю устраивать кроссы. Объявил, что кто обгонит меня, получит увольнение на сутки. Видя, что интерес к бегу у солдат несколько ослабевает, дал в третий раз обогнать себя одному солдату, в четвертый – двум. Выбрал двух самых сильных в физическом отношении солдат – грека Чапни и азербайджанца Алиева, которые пользовались авторитетом среди личного состава. В присутствии всего дивизиона предложил им посоревноваться со мной в подтягивании на перекладине. Они несколько удивились, но согласились. Один подтянулся 15 раз, другой – 20. Я подтянулся 21 раз (мог до 60). Тут же я не забыл сказать им, что я намного старше их, а физически сильней, потому, что я не пью водку, а они пьют.

Кто в молодости не хочет быть сильнее других. Видимо, эти слова хотя бы некоторым запали в душу. Заниматься спортом и пить водку – занятия несовместимые. Я был несказанно рад, когда однажды в конце развода один из солдат сказал, что ему из Грузии пришла посылка, а в ней грелка с чачей. Он ее спрятал в лесопосадке. Тут же принесли эту грелку и под шутки и прибаутки вылили содержимое на траву. Еще больший эффект ожидал нас на следующий день – трава в этом месте пожелтела, вымерла. Мне оставалось только сказать, что вот какую отраву мы вливаем в свой организм.

Через 3–4 месяца в дивизионе сложился хороший коллектив. Я уже смело мог сказать перед строем, что не надо мне или замполиту нашептывать, а лучше сказать в присутствии всех о каких-то готовящихся нарушениях.

Основное внимание, конечно, уделял боевой подготовке. Одними из первых в войсках ПВО мы получили тренажную аппаратуру АККОРД. К нам стали приезжать боевые расчеты из других дивизионов армии, очень часто проводились соревнования между расчетами. У всех приезжающих были какие-нибудь особенности в работе. Мы их впитывали, как губка воду. Это дало свои результаты. При выезде на полигон со своей материальной частью мы успешно выполнили одну из самых сложных боевых задач – стрельбу в условиях комбинированных помех и заняли первое место в армии.

По жизни и службе я старался никогда не врать и убедился, что это правило справедливо. Однажды, при проверке боевой готовности полетом контрольных самолетов по плану командующего армией, по данным РТВ через зону огня дивизиона пролетало 4 самолета. Наш дивизион обнаружил и уничтожил только 2 самолета. По ГГС я слышал доклады командиров других дивизионов об уничтожении всех целей. Когда цели пролетели, командир полка майор В.И. Зенченко отругал меня за пропуск двух из них и приказал представить объективный контроль. На следующий день командир полка на разборе доложил проверяющим о результатах. Наш дивизион получил неудовлетворительную оценку. Руководитель проверки спрашивает:

– Кто командир дивизиона?

Я поднялся, доложил, ожидая разноса.

– Этому дивизиону я ставлю оценку "отлично", а остальным "неудовлетворительно", – услышал я. – Молодец командир, объявляю благодарность!

Оказалось, что в последнюю минуту дали команду на взлет только двум, а два других самолета через ВПП и РД были возвращены на стоянку. На оповещение же приказали выдать 4 самолета.

В течение 10 последующих лет я получил опыт командования зрдн, зрп, зрбр, дивизии. При этом с благодарностью вспоминаю моих командиров, которые не дали мне "застояться". Более того, в критической для меня ситуации, когда мне было 36 лет, а ГУК снизил возрастную планку при назначении на должность командира полка до 35 лет, командир дивизии Герой Советского Союза П.И. Шавурин и начальник ЗРВ дивизии полковник Н.И. Заборин тут же отозвали меня из отпуска.

Они предложили мне должность командира зенитной ракетной бригады (возрастной ценз до 37 лет). На Военном Совете армии в Киеве мою кандидатуру поддержал командующий дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации В.Д. Лавриненков. Когда я ответил, что доверие оправдаю, он просто сказал мне:

– Да брось ты эти заученные фразы. Работай лучше. Бригада сложная. Желаю успехов!

Через год бригада заняла первое место в армии, была награждена переходящим Красным Знаменем и, пока я командовал бригадой, никому его не уступала.

Особо сложным периодом в моей командирской деятельности был Дальний Восток, где я принял корпус. Офицерский коллектив был разделен на два лагеря из-за неладов прежнего комкора и его заместителя по политчасти. Я просил генерала армии И.М. Третьяка, а позже генерала Д.Т. Язова не менять руководящий состава корпуса. Однако за три года трижды меняли начальника штаба, замполита, начальника тыла, а заместителя по вооружению и начальников родов войск – дважды. Мне трудно работалось при такой кадровой чехарде. Ведь новый человек не знает положения дел и ему нужно время, иногда до года, чтобы врасти в обстановку. Непростые отношения возникли у меня и с моим заместителем, однокашником по КВИРТУ полковником Ю.П. Богдановым, который в первой же беседе заявил, что я ему "подрезал крылья".

В этот период нашу армию ПВО передали в состав военного округа. Много было споров, хорошо это или плохо. Я на собственной шкуре испытал, пусть и сравнительно непродолжительное время, что была сделана величайшая ошибка. Лучшим, до некоторой степени, стало только материально-техническое снабжение. Все остальные вопросы, начиная с вопросов управления и кончая готовностью материальной частью, не идут ни в какое сравнение с армиями, которые подчинялись Главкому Войск ПВО. Если бы ни титанические усилия заместителя командующего войсками округа по ПВО генерал-полковника Н.И. Чукарина, то я не берусь представить, чтобы было с нашими войсками.

В первый месяц своего командования я проверил боевую готовность десяти зрдн различных систем и только один из них, при реальном ведении боевых действий, смог бы пустить ракеты! В остальных неисправности техники, расстроенность материальной части и необученность расчетов не смогли бы этого сделать.

Тяжело, со скрипом, но постепенно стали налаживаться дела с боевой готовностью.

В состав корпуса ИА не входила, но при ведении боевых действий комкор управлял дежурными силами истребительной авиации.

В одну из первых проверок дежурных сил полетом контрольных самолетов, я дал команду на подъем самолета для перехвата контрольной цели на дальних подступах к охраняемому объекту. Через некоторое время смотрю, истребитель изменил направление полета и летит в сторону от цели. Спрашиваю штурманов, куда они ведут истребитель. После некоторого колебания они докладывают, что командующий авиацией округа генерал-полковник А.Н. Закревский приказал изменить задачу истребителю, так как появилась какая-то другая цель. Приказываю поднять из состава дежурных сил второй истребитель с той же боевой задачей. Прошло 7 минут. Снова спрашиваю штурманов, где истребитель? Мнутся, молчат. Спрашиваю на повышенных тонах. Отвечают: "Закревский сказал: пусть он свои комплексы поднимает". Нажимаю кнопку магнитофона, диктую: "Запись для прокурора. Истребительной авиации цель уничтожить!". Тут же Закревский позвонил мне:

– Борис Евгеньевич, что ты так. Сейчас мы снова перенацелим истребитель на первую цель.

Но время было потеряно, и цель смогли перехватить, когда она пролетела всю территорию Хабаровского края.

После разбора этого случая рядом со мной на КП корпуса посадили командира авиадивизии, чтобы мы могли согласовывать свои действия. Однако при первой же работе по контрольным целям снова не все получилось гладко. Когда появились три контрольные цели, я поднял три истребителя на перехват. С четвертого аэродрома я поднимать истребитель не стал, оставив его на экстренный случай, вдруг внезапно появится новая цель.

Через некоторое время вижу, с этого аэродрома поднимается истребитель. Спрашиваю командира дивизии, кто дал команду на подъем. Тот отвечает, что он: "Все время поднимаешь ты да ты. Мой командующий скажет, а что ты там делаешь?". Пришлось направить истребитель в зону, а когда выработалось топливо, он пошел на посадку. В это время появилась четвертая контрольная цели, а поднимать уже было некого. Пришлось уничтожать только огнем ЗРВ.

Такое же положение, "у одного дитя две няньки", сложилось и с пунктами наведения ИА. Личный состав их подчинялся командованию авиации, а работал на материальной части ЗРВ корпуса. Если что-то не получилось с наведением, всегда можно было свалить на РТВ. Проверить же уровень подготовки штурманов, не подчиняющихся мне, проблематично. К тому же почти все ПН не были полностью укомплектованы личным составом. Когда я доложил о плохом состоянии ПН командующему округом И.М. Третьяку, то он сказал, чтобы я брал эти пункты себе в корпус, но письменных указаний так и не поступило.

Были сложности и с обеспечением ЗРВ и РТВ полетами истребительной авиации, ведь в системе ПВО это один из основных вопросов боевой подготовки при проведении тактических учений. Помню, прошло уже более полугода с начала учебы, а авиаторы выделили по нашим заявкам только 5 самолето-вылетов. Посетовал на такое положение генерал-полковнику В.С. Дмитриеву приехавшему в корпус. Тот доложил И.М. Третьяку. Последний в очень резких выражениях отругал меня по телефону, сказав, что жалобщиков в округе не потерпит, и приказал представить донесение по этому вопросу.

Через несколько дней состоялся Военный Совет округа. В самом конце командующий, обращаясь ко всем, сказал, что он напрасно оскорбил одного здесь из присутствовавших и просит у него прощения. Правда, вопрос об обеспечении авиацией практически мало изменился.

Через неделю после своего назначения на должность командующего округом генерал армии Д.Т. Язов прибыл в авиационную дивизию. Я, как начальник гарнизона, тоже встречал его. После приземления самолета, он отвел меня в сторону и сказал буквально следующее:

– Кто тебе присвоил генерала? Я бы на твоем месте снял погоны. Кто назначил тебя на корпус? Я бы больше роты тебе не дал. Знаешь, почему я не снимаю тебя с должности? Скажут, что только неделю командует округом, а уже снимает.

Потрясенный, по-другому не скажешь, я не произнес ни слова. Если бы в свое время я не изучал вопросы управленческой деятельности по американской книжке, то хоть стреляйся после таких слов. Но в этой мудрой книге было написано (у нас этому не учили): "...не все начальники, которых Вы встретите на своем пути, окажутся искусными мастерами убеждать. Некоторые из них будут считать своим долгом научить Вас "терпеть все, не морщась". Отдельным руководителям будет доставлять удовольствие заставить Вас пресмыкаться: в области руководства, как и во всякой другой профессии, имеются свои садисты. Но в любом случае Вы должны развить у себя умение подчиняться. Надо прислушиваться к смыслу сказанного, а не к самим словам. В этом весь секрет сохранения равновесия во время колоритной, разухабистой тирады разъяренного начальника, – ситуации, которой Вы вряд ли сможете избежать, находясь на той или иной руководящей должности".

Между тем, генерал Д.Т. Язов спросил:

– Сколько у тебя беглецов?

Речь шла о солдатах срочной службы, покинувших свои части.

– Девять.

– Я в этот раз у Вас работать не буду. Езжайте и работайте. О беглецах будете докладывать мне ежедневно в 8 часов утра. До свидания!

Я поехал в управление корпуса. С каким настроением, говорить не приходится. На следующее утро доложил, что двоих беглецов задержали. Через три дня был Военный Совет. Смотрю, ходит один из командиров дивизий какой-то понурый. Спрашиваю, что случилось? Тот рассказывает, что был у него Язов и сказал ему: "Кто тебе дал полковника? Кто тебя назначил командиром дивизии? Тебе я взвода бы не доверил".

Такая вот манера разговора была у нашего нового командующего округом. Через несколько лет, когда я уже служил в Главкомате ВПВО, мне предложили должность начальника штаба ЗРВ. Вызвали в ГУК для беседы. Начальником был Д.Т. Язов. В этот раз я увидел совсем другого человека. Дмитрий Тимофеевич очень тепло встретил меня, сказал, что я грамотный офицер, что у меня хорошие организаторские способности, что ценит меня как специалиста. Перечислил еще некоторые мои сильные стороны, о которых я никогда не думал. И вдруг вопрос:

– А как Вы думаете, какие у Вас недостатки?

Я подумал и сказал:

– Иногда много доверяю людям, надеясь на их порядочность. Некоторые воспринимают это как слабость моего характера.

Дмитрий Тимофеевич согласился с моими словами. В заключение беседы он пожелал мне успехов и сказал, чтобы я обращался к нему в любое время, если возникнет такая необходимость. Встал, проводил меня до двери, и мы попрощались. Честно говоря, я был удивлен таким теплым приемом.

Сейчас, уже более десяти лет находясь на пенсии, мне тяжело смотреть на то, что сделали с нашей некогда "несокрушимой и легендарной" армией, и, в частности, с ЗРВ, служению в которых я отдал большую часть своей сознательной жизни. Остается только надеяться, что здравый смысл победит, и наша армия из положения лежа встанет во весь свой могучий рост.