1 января, 2013

МОЕ ЗАПОЛЯРЬЕ

Иван СЛУХАЙ

Иван Андреевич Слухай родился в 1924 г. Участник Великой Отечественной войны – командовал взводом, ротой, был комсоргом батальона, парламентером под Белградом. Окончил военно-политическое училище (1947 г.), ВПА им. В.И. Ленина (1956 г.). Служил в должностях заместителя командира батальона по политчасти, пропагандиста полка, замполита полка, инструктора, инспектора, зам. начальника отдела в политуправлении Московского округа ПВО, работал в аппарате Главного политического управления СА и ВМФ, политуправления Войск ПВО, начальником политотдела 21-го корпуса ПВО. Награжден восемью орденами и многими медалями. Возглавляет Московский комитет ветеранов войны. Генерал-майор.

К моменту моего назначения начальником политотдела корпуса ПВО в Заполярье я немало поработал в Главном политуправлении и в политуправлении Войск ПВО. Откровенно говоря, очень хотелось поработать в войсках. Обещания, данные мне, были забыты и я при очередном докладе генерал-полковнику И.Ф. Халипову заявил, что прошу послать в войска хоть на край света, что готов пойти на должность начальника политотдела соединения в любое место. Я знал, что освобождается такая должность в Московском округе ПВО. Боевую задачу и технику зенитного ракетного комплекса я знал хорошо.

Вскоре как-то после доклада И.Ф. Халипову выхожу из кабинета, а навстречу Главком Маршал Советского Союза П.Ф. Батицкий. И сразу вопрос: «Ты что, решил сбежать?».

– Да нет, – отвечаю, – прошусь в войска.

– Знаю. Но считаю, что если идти, то на заполярный корпус, в Североморск. Пойдем ко мне в кабинет.

– Так, говоришь, согласен ехать в Заполярье?

– Так точно, – отвечаю.

– Не спеши с ответом. Посоветуйся с семьей, детьми.

Я ответил, что у нас в семье все подчинено службе, уверен, что препятствий со стороны семьи не будет.

– Это похвально, – пробасил маршал и стал рассказывать о положении в корпусе, о непрекращающихся ЧП. В заключение выразил надежду, что с товарищами я найду пути выхода из прорыва, поскольку корпус на главном стратегическом направлении.

Конечно, в семье переполох. Жена лежит в постели с радикулитом, а главным ее помощником является 18-летний сын. Но слово дал – надо его держать. Чемоданы, чемоданы, в расчете ехать поездом. Наутро звонок с указанием немедленно позвонить маршалу. Соединили сразу.

– Ну вот что, товарищ Слухай, вам надо сегодня уже быть в корпусе. Летите пока один.

– Есть, слушаюсь!

В телефоне сигнал отбоя. Побросав в чемоданчик самое необходимое, выехал в аэропорт.

Прилетел поздно. Но кругом светло. Полярный день в разгаре. Вижу, меня встречает командир корпуса генерал-майор В.Т. Возный и начальник штаба A.M. Яроцкий. Оба в расстроенных чувствах. Не ладились дела с дисциплиной. За последние дни четыре происшествия. Обсудили все до мельчайших деталей, что необходимо сделать, чтобы поправить положение. Составили детальный план, который утром доложили Главнокомандующему. Он одобрил и дополнил некоторыми советами. Добродушно пожелал успехов.

В процессе работы я выкраивал время, чтобы представиться местному начальству и командованию Северного флота.

Первый секретарь Мурманского обкома партии Коновалов встретил радушно. Восхищался достопримечательностями Заполярья. Обещал помощь и поддержку и в последующем сдержал свое слово. А вскоре мы сошлись близко и понимали друг друга всегда.

Единственный неприятный осадок оставил разговор с секретарем по рыболовству. Тот с ходу стал учить, как надо руководить корпусом, хотя он даже не служил солдатом.

Член Военного Совета – начальник политуправления Северного флота в то время вице-адмирал Ф.Я. Сизов встретил меня с пониманием. Беседа была продолжительной. Он подробнее, чем командующий флотом, рассказал о флотской службе, что для моей работы в дальнейшем было очень важно, так как к тому времени я море видел только с берега, а корабли на картинках.

В первой же беседе мы набросали «каркас» взаимодействия политуправления флота с политотделом корпуса ПВО, задачей которого было прикрывать не только промышленные объекты Кольского полуострова и Карелии, но и Военно-Морские Силы флота в местах дислокации и во время выполнения боевых задач. Каким-то образом это стало достоянием Главного Политического управления и ЦК КПСС. Затребовали этот документ и нам с первым заместителем начальника политуправления Северного флота контр-адмиралом Н.П. Батуровым пришлось засесть на несколько дней для того, чтобы с созданного «каркаса» сделать настоящий документ взаимодействия. Вскоре о нем заговорили как о положительном опыте и советовали другим подумать над созданием подобных документов и воплощением их в жизнь.

Руководство 10-й армии ПВО меня знало. Поэтому командующий армией генерал-лейтенант Н.Д. Гулаев сказал, что когда приедешь на Военный Совет, тогда и представишься.

Я понимал всю ответственность за порученный участок работы, но она увеличивалась в несколько раз в связи с тем, что я получил личный наказ от Главнокомандующего и члена Военного Совета. Не все шло так, как хотелось, в корпусе было три зенитных ракетных бригады, два зенитных ракетных полка, три авиационных истребительных полка, радиотехническая бригада, в составе которой было 23 отдельных батальонов и рот. Хотелось сразу побывать везде, но обстоятельства оказались выше намерений. На третий день пребывания в корпусе мне доложили, что заместитель командира роты по политической части, только что прибывший из училища, напился и из окна своей комнаты стал стрелять из ружья по всему, что было ему видно. К тому же он располагал большим количеством патронов и не собирался прекращать стрельбу.

Прибыв на место, я понял, что уговоры не помогут. Пошел на хитрость. С тыловой стороны подошел вплотную к окну. По договоренности командир роты на палке поднял пилотку, изображая движение военнослужащего. Стоило пилотке показаться, как сразу из окна выставилось ружье, и тут же раздался выстрел. Этого момента мне было достаточно, чтобы схватить руками за ствол и вырвать ружье.

Да, был риск. Лейтенант выстрелил только из одного ствола. Видимо офицер не ожидал, что на него будет нападение, и ружье оказалось у меня в руках. В комнату ворвались три офицера, связали «стрелка». Так удалось предотвратить еще одно происшествие.

После ареста лейтенанта мы долго бродили с командиром роты по всем закоулкам гарнизона, обсуждая, как могло такое произойти, тем более с заместителем командира роты по политчасти. Пришли к выводу, что всему виной было пьянство в роте, которое захватило офицеров, особенно холостяков.

Находясь в роте, я был поражен массой подосиновиков, которые своими красноголовыми шляпками торчали выше окружающей тундровой растительности.

Завершив дела, я попросил командира роты дать мне посудину для грибов. Он дал вещмешок. 30–35 минут и мешок был наполнен отборными красноголовиками.

Прибыв в штаб корпуса, я подробно доложил командиру корпуса о своих действиях и выводах. Тут же доложили все в подробностях командующему Н.Д. Гулаеву и члену Военного Совета В.Н. Кобизеву. Они основательно пожурили нас.

Мы довольные, что все завершилось без жертв, пошли на квартиру командира корпуса генерала В.П. Возного и через полчаса угощались грибами, предварительно выпив по хорошей рюмочке водки, которую до того не пил 8 лет, как и все другое спиртное.

Вместе с политотделом решил проанализировать причины всех происшествий, свершившихся в корпусе за последнее время. Какая связь между ними и есть ли она и с этой целью выехал в части, где неблагополучно с дисциплиной. Во многие из них можно было добраться лишь вертолетом или водным транспортом. Использовал и то и другое. Часто жил по несколько дней в частях и подразделениях. Правда, некоторые из них состояли из малочисленных групп военнослужащих, которые руководство корпуса не посещало месяцами. Это, прежде всего, были радиорелейные подразделения и отдельные радиолокационные роты, а также всякие авиационные обслуживающие подразделения. С них я и начал знакомство с личным составом корпуса.

Прилетаю на один из радиорелейных постов. Вертолетчик Шевченко, опытнейший ас, три раза заходил, чтобы сесть на подготовленную площадку. Сели, хвост вертолета висит над обрывом метров тридцать. Из землянки выбегают офицер и 4 солдата. Я жду уставного доклада. Но где там! Офицер бросается в объятия, целует. Солдаты поступают так же. Оказывается, они уже год не видели постороннего человека. Стали взахлеб рассказывать, как они живут, выполняют боевую задачу. Горды тем, что за год не пропустили ни одного сигнала, не допустили срыва связи. В землянке над самым обрывом сухо, чисто. Но топится она углем, поэтому следы от копоти заметны везде, в том числе и на лицах. Воины год не ели нормального хлеба, а довольствовались тем, что пекли сами из муки год назад заброшенной вертолетом.

Опытные северяне перед полетом предупредили меня, с чем я могу встретится. Поэтому я прихватил с собой буханок 20 белого хлеба, ящик апельсинов, ящик яблок, несколько батонов колбасы и головок сыра. Надо было видеть, как бойцы северного гарнизона набросились на свежую еду. И каждый пытался высказать все, что у него накопилось на душе. Пришлось задержаться вместо планируемых 2-х часов на все 4. А перед отлетом в глазах каждого читалась грусть, усталость. Но все как один заверили, что не подведут. Каждый вручил мне для отправки по десятку писем, которые писали, но не отправляли. О том, что солдаты живы и здоровы, командование радиорелейной роты сообщало родителям регулярно. Долго у меня перед глазами стояли лица воинов этого Богом забытого гарнизона. Но ребята свое слово сдержали и боевую службу несли исправно и дисциплину соблюдали.

Через год нашей совместной работы положение стабилизировалось.

Инспекция Министра обороны под руководством Маршала Советского Союза Москаленко после тщательной проверки убедилась, что корпус в состоянии выполнять боевую задачу при удовлетворительной дисциплине в частях.

Теперь я стал работать более равномерно, по четко отработанному плану. Все командиры и политработники частей и подразделений твердо знали, что с прибытием начальника политотдела корпуса с группой офицеров политотдела и штаба ничего не укроется. А он мог появиться в любой день и любую ночь. Но все также знали, что, дойдя до каждого солдата, начальник политотдела корпуса не только заметит, что не в порядке, но и приложит все усилия, чтобы устранить это и помочь.

Подошло время отчетов и выборов в парторганизациях. Я стал членом бюро Североморского горкома и членом Мурманского обкома партии, а затем и депутатом городского и областного советов.

Вновь приобретенные титулы и обременяли и помогали в работе. Через местные власти удавалось добывать цемент, другие строительные материалы, а это было очень важно, когда во всех авиационных гарнизонах мы строили железобетонные укрытия для самолетов.

В мой избирательный округ входили в основном воинские части корпуса. Так что организуя встречи с избирателями, я практически встречался со своими солдатами и офицерами, членами их семей. В беседах речь шла не только о проблемах политического характера, но и о повышении ответственности за наращивание боевой готовности частей и подразделений, об укреплении дисциплины и об улучшении бытовых условий.

Не обходилось без курьезов при посещении отдаленных подразделений. Я пользовался каждой возможностью, чтобы побывать в расположенных по берегу Кольского полуострова радиолокационных ротах, а туда можно было добраться только вертолетом, но вмешалась погода. День, второй, третий синоптики не давали добро на вылет. Слишком частые были выносы снежных зарядов с Баренцева моря. Время до выборов оставалось мало. Обком партии и Мурманский облисполком торопили с обхватом предвыборной агитацией всех гарнизонов Крайнего Севера.

Не забуду, как мы с начальником политотдела радиотехнической бригады полковником М.И. Хабаровым в середине июня вылетели в Харловку. Мы понимали, что погода Севера капризная, поэтому в гарнизоне Харловка работу завершили за 1,5 часа, отказавшись от обеда, поспешили в следующий гарнизон – Дроздовка.

Прилетев, собрали весь личный состав и членов семей. Командира экипажа попросили, чтобы постоянно запрашивал погоду. Беседа с избирателями шла хорошо. И мы вскоре сумели ее завершить. Ознакомились с бытом гарнизона, выслушали просьбы, забрали почту и, поскольку погода портилась, поднялись в воздух. Оставалось километров 3–5 до Харловки, где мы были в первой половине дня. И вдруг техник сообщает, что ветер резко усилился и с океана идет черной тучей могучий заряд. Командир принял решение на посадку, пока есть видимость. С летчиками в таких случаях не спорят. Кое-как сели. Ушанов дает команду крепить лопасти и вертолет канатами, так как его начало раскачивать, как лодку на воде... Пока крепили – налетел снежный заряд – и вертолета стало не видно. Ветер стал напористее и стало морозить.

Завершив крепление вертолета, даю команду к вертолету идти гуськом, друг за другом, пропуская канат под мышкой, так как руки уже могли потерять чувствительность. Помогая друг другу, забрались в чрево вертолета.

Ветер крепчал. Мороз уже достигал 5 градусов. Стены и пол вертолета становились ледяными. С нашей одеждой, а одеты мы были легко, долго не продержаться. Даю команду вскрыть спасательную лодку, надуть ее и уложить кверху дном. Лодка оказалась новая. Легли, прижавшись друг к другу. Летчики и М.И. Хабаров в середину, техник в меховой куртке и я в плаще по краям. Кажется, стало уютнее, но не на долго. Мороз забирался под нашу одежонку. Техник вспомнил, что в хвостовой части вертолета лежит брезент. Быстро расстелили его поверх лодки. Снова улеглись в старом порядке, но уже накрылись оставшимся концом брезента. Обычно выносы в виде зарядов долго не длятся. Через минут 30–40 стало светлеть. Ветер постепенно тоже стихал. Прошло 2 часа. Мы понимали, что нас уже ищут. Пытались выйти на связь, но безуспешно. Ушанов забеспокоился, что если постоянно будем питать рацию от аккумуляторов, то мы их разрядим. Достали динамо с ручным приводом. Стали по очереди крутить рукоятку. Цели не достигли, но зато нагрелись. Появился аппетит. Командир вертолета доложил, что на борту ящик с «НЗ». Даю команду вскрыть. Там оказались консервы разного типа и сухари. Содержимое оказалось замерзшим до такой степени, что его можно было только раскалывать.

Так и поступили. Стали по кусочку откалывать при помощи отвертки и, согрев во рту, глотать. Техник несмело предложил, что можно выпить для согрева спирта, которого в вертолете была целая канистра. Я разрешил выпить М.И. Хабарову, который немедленно воспользовался этим.

Стало светло, заряды прекратились. Начали раскапывать вертолет. Обрубили канаты. Запустили двигатель и взлетели. Через 15 минут приземлились в Харловке. Здесь связь была устойчивой. Немедленно доложили о нашем положении руководству корпуса. Командир, будучи сам летчиком, пожурил меня, как старшего в команде, но отнесся с пониманием.

После возвращения в Североморск член Военного Совета – начальник политотдела армии В.Н. Кобизев бранился так, аж уши вяли и пригрозил наказать в дисциплинарном порядке, хотя и был моим старым другом. Когда он немного успокоился, я ему сказал:

– Володя, когда будешь писать приказ, то запиши – «За то, что выжил сам и не дал погибнуть экипажу вертолета – объявить выговор».

С командиром корпуса генерал-майором В.Т. Возным, начальником штаба полковником А.М. Яроцким сложились доверительные дружеские отношения. Мы добились того, что офицеры управления корпуса вскоре поняли, что, побывав в частях и нахватав жареных фактов, по возвращении похвалы не получат. Главным в докладах требовалось не только, что обнаружил, а что сделал, чем помогли командирам частей и подразделений. Что внедрили нового и что нового нашли при работе на местах, чтобы опыт лучших стал достоянием всех.

Политотдельцы Есиков, Кулиш, Деркач, Федянин, Ремчуков, Кондрашов стали глубже вникать в работу с людьми на местах, оказывать помощь в деятельности партийным и комсомольским организациям. Повысился спрос с коммунистов и комсомольцев за порученные участки работы. Чаще стали выделять и поощрять отличившихся. Делать это достоянием широкой гласности. Надо было видеть этих людей, передавать их опыт. Особенно использовали это в ходе учений. Командование корпуса не скупилось на свои поощрения, но и выискивало возможности добиться похвалы от Военного Совета и командующего армией, командующего Северным флотом и других должностных лиц.

Прибегали и к хитрости. На одном из учений на командном пункте корпуса находился заместитель Главнокомандующего Войсками ПВО генерал-полковник трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин. Мы заранее отпечатали благодарственные письма отличившихся в предстоящем учении, за его подписью. Учение было сложным по оперативной обстановке и по погоде, но люди старались изо всех сил. На командный пункт постоянно поступали из частей данные об отличившихся воинах. Фамилии отличившихся вписывались в заранее подготовленные благодарственные письма, которые подписывал А.И. Покрышкин. Об этом немедленно передавалось в части и подразделения. Особенно дорожили этими письмами летчики. Бывая у некоторых из них на квартирах, я видел эти письма в рамках на стене.

Очень ценными были благодарности и благодарственные письма от командующего армией дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Н,Д. Гулаева.

По-разному вспоминается приезд в части корпуса представителей штаба и политотдела армии. Но остаются в памяти доброжелательные отношения начальников. Генералы Кобизев, Дембицкий, Симонов, Шевелев, полковник Быстров и другие являлись выдвиженцами из корпуса, они с пониманием относились к трудностям Заполярной службы. Не только требовали, но и давали деловые советы.

Все мы побаивались командующего армией Н.Д. Гулаева. Он был резок, но справедлив. Терпеть не мог бездельников и всегда поддерживал трудолюбивых офицеров. Особенно строго спрашивал за положение дел в авиации.

Я не могу сказать, что глубоко изучил стоящие на вооружении самолеты, но в тех рамках, которые были необходимы, я знал. Знания эти постоянно пополнялись. Приходилось бывать на полетах. Знал до деталей особенности и условия, в которых несли боевое дежурство и организовывали учебный процесс авиаторы. Не хвастаясь скажу, что за 5 лет я ни разу не лег спать, пока не завершатся ночные полеты.

Добрым словом вспоминаю начальников политотделов полков подполковника Нейкова, майоров Базарова и Волосюка. За них я был спокоен. Они дело знали. Все были летчиками первого класса, авторитетными и честнейшими людьми, не способными лгать или приукрашивать положение дел.

Много приходилось работать с молодыми летчиками, которые приходили из училищ. Надо было помогать молодежи войти в жизнь и быт Заполярья как при полетах, так и в жизни. Полярные ночи изнуряли людей. Многих одолевала постоянная сонливость, инертность в работе, пассивность. Надо было учить преодолевать это состояние.

Остро стоял вопрос о безграничном доверии приборам самолета. Проходившие учебу ребята в относительно ровной местности юга страны, здесь столкнулись с заполярными сопками, как две капли воды похожими друг на друга. Частые вылеты в Баренцево море, Северный ледовитый океан тоже не давали местных ориентиров на воде.

Поразительно стойко вели себя семьи военнослужащих. Подавляющее большинство из них жило в бараках, продуваемых северными ветрами насквозь. В длинные заполярные зимы эти домики засыпало снегом до самой крыши. Тонны снега надо было выбрасывать от домов, но никаких жалоб на это я не слышал. Часто бывая в подразделениях, я поражался стойкости и мужеству этих людей. Можно с уверенностью утверждать, что солдаты и офицеры любой другой армии не смогли бы жить, да еще выполнять боевую задачу в таких условиях. Это было под силу только советскому солдату.

Зенитные ракетные войска на протяжении пяти лет моей службы в корпусе постоянно находились в развитии. Поступало новое вооружение, развертывались новые дивизионы. Выручало то, что во главе их стояли опытнейшие командиры Г. Рылеев, В. Тютюнник, Г. Осьмачко, а во главе политорганов находились зрелые, умудренные опытом Г. Лазер, М. Бонадысев, А. Котов. Они были не только умелыми организаторами боевой и политической подготовки, но заботливыми людьми, делавшими для личного состава все возможное в их силах. Все это определяло, что уровень боевой и политической подготовки, состояние воинской дисциплины, степень боевой готовности были высокими. Подразделения ЗРВ в своем большинстве ежедневно приводились в готовность № 1 десятки раз в связи с полетами самолетов-разведчиков вдоль границы. И это были не холостые тренировки. Воины на экранах видели реального противника, в любое время способного вклиниться в пространство Советского Заполярья. Причем это было как днем, так и ночью.

Хочу еще сказать о том, что командование Северного флота всегда шло навстречу просьбам корпусного руководства и выручало во всех нуждах и заботах. Командующие флотом адмиралы С.М. Лобов, а затем и Г.М. Егоров хорошо знали положение дел в корпусе. Никогда не отказывали, помогали стройматериалами, техникой. Без этого нормальная жизнь корпуса была бы просто невозможна.

Я на всю оставшуюся жизнь благодарен командующему армией генерал-полковнику Н.Д. Гулаеву, члену Военного Совета – начальнику политотдела генерал-майору В.Н. Кобизеву за их доверительное отношение ко мне и высокую оценку моей работы. За пять лет я не получил ни одного взыскания, дважды был награжден ценными подарками от командования армии и дважды от командующего флотом.

Пять лет напряженной работы в Заполярье были годами борьбы за высокую боевую готовность, боевую выучку, высокий моральный дух личного состава. За это время сдружился с людьми, видел плоды своей работы. Неблагоприятные семейные обстоятельства вынудили меня уйти с корпуса и снова вернуться в аппарат политуправления Войск ПВО страны. Правда, теперь уже в новом качестве. 14 лет я четко в меру своих сил трудился вместе с товарищами Главного штаба и Политуправления Войск ПВО над созданием, выучкой и постановкой на боевое дежурство частей ракетно-космической обороны.

Что же касается самой оценки службы в Заполярье, могу сказать, что это были самые трудные, самые насыщенные работой годы, которые я считал лучшими в моей жизни.